Формой работы является программа восстановительного правосудия. Ядро таких программ составляет встреча жертвы и правонарушителя, предполагающая их добровольное участие. В 70-е годы ХХ в. - после того, как успешно прошли первые программы в Канаде и США, - такие специально организованные встречи получили название «программы примирения жертв и правонарушителей», или коротко - «программы примирения».

В литературе по восстановительному правосудию термин «программа» используется как минимум в двух значениях:

Как единица типа работы, отражающего социокультурные особенности территории проведения (программа примирения жертв и правонарушителей, семейная конференция, «круги правосудия» и т. п.);

Как работа по конкретному случаю.

Соответственно, в каждом случае значение слова определяется из контекста.

Встречи основаны на персонально ориентированном диалоге, где важная роль отводится сочувствию и сопереживанию, выслушиванию и поддержке. Непременным условием является нейтральность ведущего, которая в программах восстановительного правосудия трактуется особым образом. Вот как раскрывает эту специфику М. Прайс:

«Необходимость внимательно относиться к нуждам жертвы требует прямого признания той несправедливости, которая была совершена по отношению к ним. Нужно говорить жертвам следующее: «Да, Вам причинили зло», «это не должно было произойти с Вами», «в этом нет Вашей вины», «вы этого не заслуживаете». Под процессом оказания помощи правонарушителю в осознании своей ответственности часто подразумевается, что мы должны способствовать признанию им своего преступления, а также, что он за это преступление в ответе. Мы беспристрастны относительно людей: мы работаем равно как для жертвы, так и для правонарушителя. Но что касается самого правонарушения, мы не нейтральны. Вот в чем заключается совершенно иная, особая форма нейтральности».

Ведущий устанавливает правила (не допускать оскорбительных выражений, слушать друг друга, высказываться по очереди), соблюдение которых позволяет сохранить доброжелательную атмосферу. Его задача - облегчить переговоры и перевести поток взаимных обвинений в признание несправедливости произошедшей ситуации. За счет коммуникативных техник, умения работать с сильными эмоциями и других навыков ведущий помогает сторонам выразить свои чувства и одновременно способствует снижению агрессивности . Преодоление стереотипов, возможность увидеть друг в друге переживающих и сочувствующих людей являются главными условиями душевного исцеления жертвы, достижения взаимоприемлемого соглашения, а также принятия и реализации правонарушителем плана по нейтрализации негативных последствий ситуации.

Встречи жертвы и правонарушителя исключают клеймение , как это обычно происходит в официальном уголовном процессе , где обвиняемому внушают, что порочно не только его поведение - порочен он сам (клетка, отношение судьи, прокурора). Осужденному чрезвычайно сложно вернуться в общество: на нем поставили клеймо преступника. Если где-то рядом с его местом жительства совершается преступление, чаще всего сотрудники милиции приходят к нему.

Стыд, который может переживать правонарушитель, дополняется отвержением, что затрудняет понимание обидчиком последствий своих действий, содействует его самооправданию и тяготению к таким группам, где будет признаваться его личность.

В противоположность этому, программы восстановительного правосудия создают условия, в которых чувство стыда, переживаемого правонарушителем, может быть поддерживаемо реинтегрирующим (воссоединяющим) способом. Согласно концепции Дж. Брейтуэйта, воссоединяющая работа со стыдом - это такое донесение до обидчика боли жертвы, которое предполагает, не оправдывая негативных действий обидчика, создание условий для прощения правонарушителя жертвой и интеграции его в сообщество. Это предусматривает помощь близких людей и сообщества в компенсации нанесенного ущерба, понимание окружающими проблем правонарушителя и помощь в их разрешении.

«Работа со стыдом по воссоединяющей модели - это такое выражение общественного неодобрения (от мягкого упрека до церемоний снижения статуса), за которым непременно следуют жесты обратного принятия преступника в общину законопослушных граждан ».

Обсуждение криминальных ситуаций на встречах жертвы и правонарушителя обнажает также проблемы бедственного положения тех или иных групп населения, пробелы в социализации молодежи, которые можно восполнить, привлекая к разрешению данных проблем эти группы, власть и позитивных лидеров местных сообществ.

Сегодня в мире используются разнообразные программы восстановительного правосудия.

П р о г р а м м а п р и м и р е н и я ж е р т в и п р а в о н а р у ш и т е л е й (Victim – Offender Reconciliation Programs – VORP), известная также под названием «медиация жертв и правонарушителей» (Victim – Offender Mediation – VOM), - самая распространенная программа. Настоящее пособие ориентировано на изложение принципов и технологии, основанных на данной программе.

К р у г и п р а в о с у д и я (Sentencing Circles) - основаны на традициях североамериканских индейцев и проводятся преимущественно в Северной Америке.

С е м е й н ы е к о н ф е р е н ц и и (Family Group Conferences - FGC) - появились в Новой Зеландии и базируются на традициях коренного населения маори. В 1989 г. в Новой Зеландии был принят Закон «О детях, подростках и их семьях», согласно которому несовершеннолетние в случае совершения ими преступлений (кроме убийств) направляются на семейные конференции. Кроме представителей ближайшего социального окружения, в них участвуют социальные работники, адвокаты, полицейские. Решения здесь принимаются в результате обсуждений и при достижении консенсуса. В 90-е годы опыт Новой Зеландии распространился и закрепился в Австралии.

Особенность двух последних программ состоит в привлечении представителей местных сообществ и социального окружения сторон: родственников, друзей.

В о с с т а н о в и т е л ь н ы е п р о г р а м м ы по особо тяжким преступлениям ориентированы не столько на юридические последствия, сколько на исцеление жертв преступлений. Данные программы получили признание во многих странах, прежде всего - в Бельгии.

На европейском и американском континентах наиболее распространенной остается медиация (посредничество) жертв и правонарушителей, предполагающая встречу «лицом к лицу». В настоящее время в ряде американских организаций вместо термина «программа примирения» стал использоваться термин «конференция жертв и правонарушителей». Смена термина была подготовлена анализом опыта проведения программ. Вот как описывают причины появления нового названия Х. Зер и Л. Стутсман-Амстутс:

«По мере развития программ возникало ощущение, что жертвам трудно воспринимать слово «примирение»... Такая терминология препятствует участию жертв, так как на этом этапе (они еще и не помышляют о примирении) у них еще не возникают чувства, связанные с примирением. Довольно трудно объяснить, что никого не принуждают к примирению, а просто процесс позволяет к этому прийти. В то время многие программы стали использовать название «медиация жертвы и правонарушителя» (VOM), а не «программа примирения жертвы и правонарушителя» (VORP).

В последние годы некоторые программы стали использовать термин «конференция жертвы и правонарушителя» вместо «медиации» или «примирения». Слово «конференция» избавляет жертв от дискомфорта, вызванного словом «примирение», и не подразумевает только переговоры о понесенном ущербе, когда они слышат термин «медиация» (посредничество). Конференция говорит о процессе, в котором принимают участие. Это слово более гибкое, так как может предполагать разное количество участников, в том числе местное население, если есть необходимость. Медиация иногда рассматривается как метод, принадлежащий определенной культуре, а в слове «конференция» это также отсутствует. В области медиации жертвы и правонарушителя термин «конференция» впервые был употреблен вместе с использованием «семейных конференций», в которых принимают участие разные группы людей. По этой причине мы решили принять термин «конференция жертвы и правонарушителя» в качестве общего термина для подходов, которые обеспечивают встречу жертв, правонарушителей и других заинтересованных лиц в процессе, осуществляемом одним или более фасилитаторами.

В России мы используем несколько терминов. Остается термин «программа примирения жертв и правонарушителей». В последнее время мы стали называть наши программы встречами жертвы и правонарушителя по заглаживанию вреда, что имеет смысл употреблять ведущим при предварительных контактах со сторонами. В термине «заглаживание вреда» проясняется гуманистическое ядро восстановительного правосудия. Здесь подчеркивается, что преступление налагает на правонарушителя обязательство загладить вред, который он нанес. В то же время, здесь признается роль жертвы как реального «потребителя» услуг по заглаживанию вреда. Важно также, что термин «заглаживание вреда» присутствует в Уголовном кодексе Российской Федерации как смягчающее вину обстоятельство.

Программы восстановительного правосудия представляют собой альтернативу принятому сегодня карательному способу реакции государства на преступление. В то же время, восстановительное правосудие представляет проект преобразования уголовной юстиции в целом (понятие более широкое, чем правосудие). Фактически альтернативой монопольного осуществления карательного подхода является восстановительное правосудие как идея связки юридического и гуманитарного способов. Что же касается реализации, то в большинстве стран программы восстановительного правосудия используются в кооперации с преобразованным уголовным процессом, данные программы встраиваются в такую систему (структуру) официального уголовного судопроизводства, которая создает условия для проведения встреч жертвы и правонарушителя с участием медиатора, но где окончательное решение по делу принимается уполномоченным официальным органом. В этом плане пока имеет смысл говорить о восстановительном реагировании, но не об альтернативном правосудии, хотя сама по себе передача дел из официальных органов для проведения восстановительных программ и учет их результатов судом свидетельствует о появлении альтернативной трассы движения уголовного дела.

Сторонники восстановительного правосудия видят свою ближайшую задачу не в том, чтобы заменить официальное правосудие, а в том, чтобы дополнить его, акцентируя внимание на тех аспектах преступления (правонарушения), которые остаются вне поля внимания официального уголовного процесса.

1.2.4. Где проводятся программы восстановительного правосудия и как они поддерживаются на международном уровне?

На американском континенте программы восстановительного правосудия распространены в Канаде и многих штатах США. В Америке создана Ассоциация посредничества между жертвой и правонарушителем (VOMA). Программы восстановительного правосудия проводятся в Новой Зеландии, Австралии и Южной Африке. В Европе программы восстановительного правосудия активно действуют практически во всех странах. 8 декабря 2000 г. состоялось официальное учреждение Европейского форума программ посредничества между жертвой и правонарушителем и восстановительной юстиции - первой в Европе международной организации, объединяющей исследователей, практиков, государственные и неправительственные организации, работающие в этой сфере. В рамках Европейского Комитета по проблемам преступности (Совета Европы) создан Комитет экспертов по организации посредничества в уголовных делах, который составил упомянутую выше Рекомендацию, где освещаются основные принципы, правовая основа, вопросы организации и развития посредничества в уголовных делах.

ООН, играя ключевую роль в выработке стратегий, международных правил, стандартов и рекомендаций по уголовному правосудию , в Венской декларации о преступности и правосудии отмечает, наряду с прочим, «возможности реституционных подходов к правосудию, которые направлены на сокращение преступности и содействие исцелению жертв, правонарушителей и оздоровлению общин». Пункты 27 и 28 декларации непосредственно посвящены вопросам посредничества в уголовном правосудии.

В рамках ООН создана специальная рабочая группа, усилиями которой Экономическим и Социальным Советом ООН (ЕСОSОС) принята резолюция № 000/14 в качестве проекта «Декларация основных принципов использования программ восстановительного правосудия в уголовной юстиции».

В России по инициативе Общественного Центра «Судебно-правовая реформа» программы восстановительного правосудия проводятся с 1997 г. Сотрудниками Центра подготовлены ведущие в Тюмени, Дзержинске (Нижегородская область), Перми, Лысьве, Великом Новгороде, Урае (Ханты-Мансийский автономный округ). В этих городах ведется работа с помощью программ восстановительного правосудия, как по случаям уголовных преступлений, так и для разрешения конфликтов в социальной сфере. Сотрудничество Центра «Судебно-правовая реформа» с Нижегородским отделением Центра «Судебно-правовая реформа», Новгородским отделением «Центра Судебно-правовая реформа», Комиссиями по делам несовершеннолетних и защите их прав Администрации гг. Тюмени и Урая, Благотворительным фондом развития Тюмени, Центром внешкольной работы «Дзержинец» г. Тюмени, Центром поддержки растущего поколения «Перекресток» г. Москвы позволило выработать основные элементы модели проведения программ восстановительного правосудия, подходящей для России.

Основные принципы и ориентиры
восстановительного и официального правосудия

Восстановительное правосудие	Официальное правосудие
Деятельная ответственность правонарушителя, состоящая в принятии обязательств по заглаживанию вреда, причиненного жертве Исцеление жертв - освобождение жертвы от тяжести последствий преступления Активность непосредственных участников криминальной ситуации в принятии решения по поводу преступления Интеграция правонарушителя в общество	Публичность права, трактуемая как ответственность преступника перед государством, а не перед жертвой Неотвратимость наказания Государственная монополизация принятия решений по поводу реагирования на преступление Изоляция преступника от общества

Глава 2. Позиция ведущего программ

восстановительного правосудия

2.1. Примирение и посредничество

Смена основных действующих лиц в решении конфликта не возвращает нас к кровной мести или суду толпы, поскольку речь идет о специально организованной процедуре, юридические последствия которой определяются официальными органами. Важно различать примирение как процесс, происходящий между сторонами, процесс в определенном смысле естественный, и посредничество (или программу восстановительного правосудия) как процедуру, организуемую третьим лицом, и в этом плане процесс искусственный. Искусственность здесь задается наличием способа - восстановительного способа ответа на преступление.

Кто должен проводить программы восстановительного правосудия - профессионалы или волонтеры? На этот вопрос нет однозначного ответа, в практике разных стран нередко сочетаются оба варианта. Важно другое: исходное образование или специальность потенциальных ведущих не имеют решающего значения, но они должны пройти специальную подготовку, ориентированную на освоение принятых стандартов (Рекомендация).

«Всем медиаторам необходимо пройти начальный курс обучения, и их учеба будет продолжаться на протяжении всего времени их работы. Содержание учебных курсов должно увязываться с требованиями к медиации. Целью такого обучения выступает развитие специфических навыков и передача методик разрешения конфликтов. Вдобавок обучение должно помочь медиаторам хорошо усвоить типичные проблемы пострадавших и причины виктимизации вообще, которые можно выделить, общаясь, например, с представителями групп поддержки пострадавших; точно так же надо разобраться с проблемами правонарушителей и сопутствующими социальными вопросами. Создание системы обучения не только будет полезной для практикующих медиаторов, но также внесет вклад в повышение качества медиации.

Итак, новый тип ответа на преступление реализуется в новой деятельности. При том, что в мире действуют разные модели восстановительного правосудия, в них можно выделить общие черты, которые и позволяют их относить к восстановительной практике ответа на преступление. Стандартизация восстановительных программ имеет международный характер, и именно с этой точки зрения следует рассматривать Рекомендацию Комитета министров Совета Европы, ссылки на которую мы не раз будем использовать для пояснения основных характеристик деятельности ведущего программ восстановительного правосудия.

2.2. Позиция в деятельности

Понятием, позволяющим представить исходную клеточку, задающую содержание той или иной деятельности, является понятие позиции. Оно в каком-то смысле аналогично понятию социальной роли, но в специфическом контексте: здесь позиция указывает деятельностное место с приписанной этому месту основной задачей, принципами и соответствующим набором инструментов. Понятие позиции дает возможность соорганизовать рамочные требования к деятельности и средства ее осуществления. Тем самым мы различаем привычные словосочетания «личностная позиция», или «нравственная позиция», или «позиция человека по отношению к какой-то проблеме» (точка зрения) и «позиция в деятельности» (примером последнего может быть позиция психолога, позиция юриста, позиция инженера и т. п. - в этом ряду мы, и будем разбирать позицию ведущего программ восстановительного правосудия). В качестве графического обозначения позиции на схемах обычно используется фигура носителя деятельности («человечка»): она символизирует, что под позицией понимается не просто набор объективных характеристик деятельности - это понятие ориентировано на связывание требований к деятельности и возможностей субъекта.

Позиция в деятельности может быть по-разному масштабирована. В каких-то ситуациях нам достаточно разделения на психолога и юриста, а в других нам важно обладать более детальными знаниями: к примеру, о выполняемой функции (судья, адвокат) либо о принадлежности к той или иной школе и пр., - поскольку наши ожидания от деятельности, положим, психолога, будут разными в зависимости от того, имеем ли мы дело, скажем, с социальным психологом или психоаналитиком.

Несомненно, всякая деятельность многофункциональна и в этом плане многопозиционна, однако всегда можно выделить ключевую позицию, которая служит символом той или иной деятельности в целом. Если мы говорим «судья» или «педагог» - то за этими позициями просматриваются, соответственно, институты правосудия и образования. К такому же разряду позиций относится «ведущий программ восстановительного правосудия» (дальше - ведущий) как носитель восстановительного способа ответа на преступление.

Описание деятельностной позиции предполагает задание рамок, определяющих требования к данной деятельности и вписывающих ее в более широкое целое (фактически рамки задают назначение позиции), указание на основную задачу, в которой реализуется назначение, фиксацию принципов, непосредственно регулирующих данную деятельность, и обозначение инструментария, т. е. набора средств, обеспечивающих ее решение.

Схема 1. Позиция в деятельности

2.3. Позиция ведущего

2.3.1. Зачем нужен ведущий?

Кардинальное отличие восстановительного способа от карательного заключается в передаче полномочий на разрешение криминального конфликта самим его участникам. Но это положение содержит противоречие - коль скоро люди находятся в состоянии вражды, актуально они не в состоянии разрешить такую ситуацию (что не отменяет их способности к разрешению конфликта как потенцирующей восстановительный способ). Противоречие, или разрыв между потенциальной разрешимостью конфликта собственными силами и актуальной невозможностью, снимается введением позиции ведущего (медиатора) - нейтральной третьей стороны. Иногда ведущего программ восстановительного правосудия отождествляют с третейским судьей. Но между ними принципиальное различие. К третейскому судье обращаются как к человеку, авторитетному для обеих сторон, и это гарантирует, что постановленное судьей решение будет ими принято. Но в восстановительном подходе стороны сами принимают решение. Отсюда активность ведущего обретает определенность: его роль - помогающая.

Следует внести пояснение относительно субъектов принятия решения в рамках восстановительного правосудия. Пояснение касается российских программ, которые проводятся до принятия окончательного юридического решения по делу.

Программа восстановительного правосудия предполагает взаимодействие правонарушителя и жертвы, а также их ближайшего окружения и других лиц, задетых данным преступлением, с участием нейтральной третьей стороны. Взаимодействие строится в ориентации на минимизацию негативных последствий, возникших вследствие совершения преступления. Если сторонам удалось достичь соглашения, подписывается примирительный договор, в котором указываются конкретные обязательства, взятые на себя нарушителем в целях заглаживания вреда, а также меры, необходимые для его социальной реабилитации, и, если потребуется, - меры, необходимые для психологической и социальной реабилитации жертвы.

Решения, принятые на этой встрече, обретают юридическую силу после того, как достигнутое соглашение принимается и одобряется компетентным органом. Легитимность программ восстановительного правосудия по уголовным делам обеспечивается тем, что они находят свое место в уголовно-процессуальной технологии - как элемент непроцессуальный, но приобретающий юридическое значение лишь как часть этой технологии. Так что окончательное юридическое решение по делу, в частности, о том, будет ли дело прекращено или обвиняемый будет осужден (в последнем случае - решение о конкретной санкции, окажется ли наказание реальным или условным), будет ли учтено примирение и заглаживание вреда в качестве смягчающего обстоятельства - все это остается за соответствующими официальными органами. (О наказании решение принимает суд, в то время как решение о прекращении уголовного дела в связи примирением сторон, в соответствии с российским законодательством, может быть принято дознавателем или следователем с согласия прокурора, т. е. еще на стадии предварительного расследования - подробнее см. главу 6.) Что же касается содержания конкретных мер по заглаживанию вреда, социальной и психологической реабилитации, то они определяются на программе восстановительного правосудия самими сторонами. Чаще всего такие меры одобряются следователем, прокурором или судом и тем самым подлежат официальному контролю.

В зависимости от модели программы восстановительного правосудия ведущий выступает либо буквально как посредник между двумя сторонами криминального конфликта, либо как фасилитатор, который управляет сложным процессом коллективной коммуникации в общинных или семейных конференциях. Но независимо от конкретных моделей речь идет о посреднической деятельности, направленной на организацию диалога между конфликтующими сторонами и урегулирование конфликта.

После введения абстрактной схемы позиции в деятельности (см. схему 1) представление о позиции ведущего мы получим при содержательном заполнении элементов этой схемы.

Рамки указывают ценностные ориентиры и целевые характеристики деятельности. Общие идеи восстановительного правосудия, а также основополагающие черты восстановительного способа разрешения конфликта становятся рамками для деятельности ведущего. Исцеление жертвы, деятельная ответственность правонарушителя состоящая в принятии обязательств по заглаживанию причиненного им вреда, активность самих сторон в разрешении ситуации (см. главу 1) - эти цели и одновременно принципы восстановительного правосудия выступают в качестве рамок работы ведущего. Последние отграничивают восстановительный способ реагирования на правонарушения от других и одновременно становятся целевыми установками ведущего в осуществлении его деятельности

Основная задача

Работа ведущего проходит в несколько этапов, на каждом из которых решаются свои конкретные задачи (см. главу 3). Но если попытаться сформулировать основную задачу, ее можно выразить как организацию персонально ориентированного конструктивного диалога между сторонами, направленного на совместное обсуждение вопроса о заглаживании вреда, причиненного преступлением. Задача указывает на способ реализации целевых установок - совместное участие сторон в разрешении собственного конфликта возможно лишь в д и а л о г е. Специфические характеристики диалога, обозначенные в формулировке задачи, делают определенной конструкцию программ восстановительного правосудия. Основная задача позволяет вычленить из массива гуманитарных практик (психотерапии, конфликтологии, практик ведения переговоров, педагогики) такие приемы и техники работы, которые позволяют оснастить ведущего адекватным инструментарием.

Фокусировка на о р г а н и з а ц и и диалога подчеркивает помогающий характер деятельности ведущего, а именно - что решение принимается сторонами, а не посредником. Одновременно это требует от ведущего владения навыками организации коммуникации в конфликтной ситуации. Помогающая позиция не значит пассивная - такое определение лишь указывает на роль ведущего в принятии решения и его место в коммуникации. Ведущий - медиатор - сам становится инструментом, благодаря которому разделенные враждой люди (которые, как правило, слышат только себя, собственные переживания, а не своего визави) начинают «связываться», начинают слышать друг друга. В конечном счете, важно, чтобы стороны от опосредованного разговора через ведущего перешли к непосредственному общению и дальше - к совместной выработке решения .

Говоря о п е р с о н а л ь н о о р и е н т и р о в а н н о м д и а л о г е, мы стремимся подчеркнуть специфику организуемых взаимодействий сторон, где последние предстают как люди с их болью, чувствами и переживаниями и, в то же время способные к поиску конструктивного выхода. Такого рода диалог выводит стороны за границы, навязанные им процессуальными статусами обвиняемого и потерпевшего. Установка на персонально ориентированный диалог предполагает организацию открытой коммуникации, что не очень свойственно нашей культуре: мы не привыкли обнажать свои чувства, поскольку в такой ситуации человек становится крайне уязвимым. Тем более это непривычно в отношениях людей, между которыми стеной встало преступление и которые стигматизированы как «преступник» и «жертва».

Цели примирения по уголовным делам не исчерпываются прагматическим результатом - заключением соглашения и возмещением ущерба, что характерно для решения гражданских споров. Программы восстановительного правосудия отличает их преобразующее влияние на личность, как жертвы, так и нарушителя, их гуманитарный эффект. Такую модель М. Умбрайт назвал гуманистической моделью посредничества в разрешении конфликтов. Гуманистическая, целительная функция посредничества, отмечает М. Умбрайт, во многих аспектах воспроизводит гуманистический дух психотерапии, который подразумевает безусловную способность каждого человека к трансформации, изменению и личному росту. Такие понятия, как исцеление, саморазвитие, эмпатия, взаимопонимание , активное слушание, работа с сильными эмоциями, вошли в обиход программ восстановительного правосудия из практики гуманистической психологии (подробнее см. главу 4). Тем не менее, посредничество не сливается с психотерапией, ведущий и психотерапевт - разные позиции, у них разные задачи.

Схема 2. Позиция ведущего

К о н с т р у к т и в н о с т ь организуемого диалога предполагает наличие у ведущего определенных представлений, схем и техник перехода от эмоциональной стороны взаимодействия к рациональной. Кроме того, ему нужны какие-то формы (в том числе, в виде бланков документов), облегчающие возможность фиксации достигнутых решений и соответствующих дальнейшему их использованию в юридической системе для принятия официальных решений. Последнее определяется включенностью восстановительной программы в более широкое целое уголовного процесса, где принимаются окончательные решения по делу.

Организационно-правовая рамка

Деятельность ведущего, следовательно, предполагает не только внутреннюю структурированность работы со сторонами криминальной ситуации, но еще и организационные схемы и процедуры взаимодействия с судом или правоохранительными органами : получение от них информации о случаях, отчет о проведении программ, составление документов о результатах встреч, которые могут приниматься официальными органами, и пр. Кроме того, необходима компетентность ведущего в юридических вопросах (уголовно-правовых и процессуальных) в отношении той категории случаев, с которыми ему приходится иметь дело, поскольку он должен информировать стороны о возможных юридических последствиях проведенных программ, равно как и отказа от участия в программах.

Горизонтами деятельности ведущего, или предельными рамками, являются ценности и цели восстановительного правосудия. Однако ведущий действует в конкретной ситуации, в той или иной стране со своей правовой системой. В мире есть разные способы включения программ восстановительного правосудия в право национальных государств. На разнообразие моделей влияет и специфика обстоятельств местной жизни. Так что непосредственная деятельность ведущего протекает в определенных условиях, задающих организационно - правовую конструкцию, которая выступает в качестве непосредственной рамки. Более подробно содержание этой рамки для нынешней российской ситуации будет развернуто в главе 6. Здесь же остановимся только на одной задаче, которая определяется организационно-правовой рамкой и является обеспечивающей по отношению к рассмотренной выше основной задаче. Имеется в виду п р а в о в о е и н ф о р м и р о в а н и е.

В Рекомендации (п. 10 ч. IV Приложения и соответствующий комментарий) говорится, что ответственными за информирование сторон являются органы уголовного правосудия. Однако ведущий должен быть сведущ в юридических вопросах, связанных с участием в программе, и информировать о них стороны. Это обусловлено несколькими обстоятельствами.

Во-первых, в российской практике контакту обвиняемого или потерпевшего с ведущим отнюдь не всегда предшествует обсуждение возможного участия в программе по заглаживанию вреда со следователем, прокурором или судьей. Так, несовершеннолетний подсудимый имеет дело чаще всего с социальным работником, а потерпевший узнает о существовании программы, например, из письма от судьи или вообще только от самого ведущего. Во-вторых, даже если первичная информация была получена сторонами в официальных органах, у них могут возникнуть дополнительные вопросы. В-третьих, низкая правовая грамотность населения в сочетании с низким уровнем юридической защиты (прежде всего, в случае, если обвиняемый не может заключить контракт с адвокатом и тот оплачивается государством; у потерпевших же в большинстве случаев вообще нет адвокатов в качестве представителей) приводит к тому, что ведущему нередко приходится разъяснять сторонам их права, всегда - возможные результаты и последствия, в том числе юридические, участия в программе, а в случае успешного завершения программы - их дальнейшие действия по включению достигнутого соглашения в официальный процесс. Но при этом позицию ведущего нельзя отождествлять с позицией адвоката, поскольку ведущий нейтрален по отношению к сторонам и не является защитником какой-либо из них.

Посредничество в уголовном процессе ни в коей мере не может ущемлять обеспеченные законодательством и международными стандартами гарантии прав участников уголовного процесса (см. об этом Рекомендацию, ч. III. Комментария к Приложению).

Принципы

Следует различать принципы восстановительного правосудия как концепции иного, нежели карательный, ответа на преступление (см. главу 1) и принципы посредничества в уголовном процессе, касающиеся непосредственного осуществления новой деятельности.

В Рекомендации (ч. II Приложения) указаны 5 принципов посредничества. Разделим их на две группы: одна касается принципов институционального существования посредничества в уголовном процессе и определяет функционирование организаций (служб), занимающихся восстановительными программами, вторая - собственно работы ведущего.

Институциональные принципы:

Повсеместная доступность программ восстановительного правосудия;

Возможность осуществления программ восстановительного правосудия на всех стадиях уголовного процесса;

Самостоятельность служб, осуществляющих программы восстановительного правосудия.

Последнее требует некоторого пояснения. Самостоятельность не означает несвязанность групп, осуществляющих посредничество, со структурами уголовного процесса. Больше того, они обретают свою легитимность и становятся элементами правовой системы только при взаимодействии с правоохранительными органами и судами, официально получая информацию о случаях для проведения встреч и докладывая о результатах. Самостоятельность означает независимость и предполагает реализацию иного подхода к преступлениям, нежели тот, что принят в официальном уголовном процессе.

Что касается первых двух принципов, то для России они указывают на некую перспективу, поскольку сегодня программы восстановительного правосудия проводятся лишь в экспериментальном режиме.

Принципы работы ведущего:

Нейтральность ведущего;

Добровольность участия сторон;

Конфиденциальность процесса.

Нейтральность ведущего задает базовую основу восстановительного способа разрешения конфликта - добровольное участие пострадавшего и правонарушителя в разрешении вопросов, связанных с преступлением, с помощью беспристрастной третьей стороны (в Рекомендации это указывается в пункте «Определение» - ч. I Приложения).

Принцип добровольности мы указали дважды не случайно. Он в равной мере касается как групп (служб), осуществляющих программы, и официальных органов, направляющих им случаи, так и самого ведущего. Ведь порой возникает искушение начать уговаривать, «давить» на сторону, чтобы она согласилась на программу. А в случае несогласия мы «обижаемся» или расстраиваемся, забывая, что наша задача лишь в том, чтобы предоставить людям шанс.

Конфиденциальность процесса обеспечивает психологическую безопасность участников, В официальные органы передаются сведения, свидетельствующие лишь о результате встречи сторон, о достигнутом соглашении либо отсутствии такового. Ограничением этого принципа является ситуация, если в ходе встречи обнаруживается информация о готовящемся преступлении.

Вообще-то перечисленные принципы работы ведущего равно относятся к посредничеству как в гражданских, так и в уголовных делах. Реализация некоторых из них в посредничестве по уголовным делам требует пояснений.

Пояснение первое. Нейтральность ведущего означает, что ведущий не принимает чью-либо точку зрения, а, одинаково уважительно относясь ко всем участникам, помогает им активно участвовать в процессе. Однако,

«Оставаясь беспристрастным, ведущий не должен быть безразличным к факту правонарушения и причиненному правонарушителем злу. Таким образом, в отличие от сторон медиации в гражданских делах, стороны медиации в уголовных делах изначально неравны, ибо в последнем случае наиболее существенные обязанности возлагаются на правонарушителя. Однако, следуя принципу презумпции невиновности, медиатор не должен занимать какой-либо позиции по вопросу виновности правонарушителя».

Указанное обстоятельство свидетельствует (и это вытекает из принятых в восстановительном подходе понятий преступления и ответственности), что восстановительное правосудие так же, как и карательное, осуждает преступление. Различия начинаются дальше: парадигмы расходятся в том, каким должен быть ответ на преступление. «Неравенство сторон» означает, что основным предметом диалога в программе восстановительного правосудия является заглаживание вреда, который причинен правонарушителем. Стороны не просто собрались, чтобы поговорить о своих чувствах, диалог нужен, чтобы был выявлен, признан и заглажен причиненный вред. Под заглаживанием вреда подразумевается не только возмещение материального ущерба и не финансовое возмещение морального вреда, а общее обязательство по минимизации негативных последствий преступления, которое лежит на нарушителе. В какой форме произойдет это возмещение, зависит от обеих сторон. Нередко сам факт извинения и искреннего раскаяния правонарушителя оказывается вполне достаточным для потерпевшего, поскольку выступает как «восстановительное действие». Свои программы мы предпочитаем называть программами по заглаживанию вреда, имея в виду это широкое понятие. Факт заглаживания вреда и его форма фиксируются в соглашении (примирительном договоре или договоре о заглаживании вреда).

Пояснение второе. При том, что обвиняемый несет обязательства по заглаживанию вреда, требования пострадавших к правонарушителю должны быть ограничены в случае их несоразмерности тяжести совершенного деяния. Это требование, казалось бы, тоже бросает некоторый вызов нейтральности ведущего, однако (может быть, это еще один принцип?) ведущий должен действовать с ориентацией на недопущение дополнительной виктимизации участников - причем обеих сторон криминального конфликта.

Пояснение третье, добровольность участия по отношению к обвиняемому следует понимать так, что программа начинается лишь в том случае, если он признает свою ответственность и готов загладить причиненный ущерб. При этом согласие на участие в Программе не следует отождествлять с признанием вины в юридическом смысле, В Рекомендации подчеркивается:

«Необходимым условием для проведения медиации служит признание пострадавшим, как и обвиняемым всех основных обстоятельств дела. Если такое общее понимание отсутствует, возможность достижения в результате медиации соглашения становится сомнительной, если не вовсе исключена. Обвиняемый совершенно не обязательно должен признать свою вину, и должностные лица уголовной юстиции не вправе, посягая на принцип презумпции невиновности (пункт 2 статьи б Европейской конвенции о защите прав человека), предрешать вопрос о его виновности. Достаточно, если обвиняемый примет на себя определенную ответственность за произошедшее, более того, следует подчеркнуть, что факт участия в медиации не должен, если дело потом возвратится на рассмотрение органов уголовной юстиции, использоваться против обвиняемого. К тому же, полученное в ходе медиации согласие обвиняемого с обстоятельствами дела или даже «признание вины» не должны использоваться в качестве улики в ходе дальнейшего уголовного судопроизводства по тому же поводу».

Например, обвиняемый признает тот или иной факт случившегося, но не согласен с юридической квалификацией. Признания факта вполне достаточно для его участия в программе, и ведущий должен суметь это разъяснить, разграничив фактическую сторону произошедшего, за которую нарушитель несет ответственность, и юридическую интерпретацию, которая может оспариваться в суде.

Представление о позиции ведущего связывает ценностно-функциональную сторону деятельности (отстаиваемые ценности и назначение в социуме) и операциональную. Операциональная сторона деятельности отражается в инструментарии - наборе средств, позволяющих реализовать ценности, принципы и задачи. Последующие главы посвящены детальной проработке операционального плана.

Схема позиции ведущего (схема 2) структурирует место, которое предстоит занять человеку, собирающемуся проводить программы восстановительного правосудия. Представление о позиции используется:

Для определения направлений подготовки ведущих;

Как форма для самоорганизации ведущего;

Как пространство рефлексии работы ведущего и супервизии (в частности, при анализе трудностей).

2.3.3. Полные и редуцированные программы

До сих пор программа восстановительного правосудия определялась как работа по организации встречи правонарушителя и жертвы при участии независимого ведущего. Круг участников встречи может быть и более широким, тогда мы имеем дело с общинной или семейной конференцией. Но все вышесказанное относительно позиции ведущего полностью относится к любой из указанных форм.

В практике, однако, нередко встречаются ситуации, когда начавшаяся программа не может быть по каким-то причинам доведена до встречи сторон. Ведущий провел предварительные встречи, а затем, к примеру, одна из сторон от примирительной встречи отказывается. Что это означает для ведущего? Порой такая ситуация трактуется как плохая работа ведущего. На наш взгляд, это неверно: коль скоро мы придерживаемся принципа добровольности участия сторон в программе, мы должны быть внутренне готовы к такому повороту событий, уважая самоопределение каждого. В противном случае мы превратимся в «агентов по продажам», которые пытаются во что бы то ни стало навязать свой товар или услугу.

Подробнее конкретные причины незавершенности программ, которые мы выделяем в нашей работе, будут рассмотрены в главе 8, а сейчас разберем эту ситуацию с точки зрения представления о позиции ведущего. Здесь можно поставить такой вопрос: если одна из сторон отказывается от встречи с другой стороной, когда программа уже началась, - означает ли это, что программа «не получилась», либо мы можем продолжить ее, но в какой-то иной форме? Вопрос непростой, и Х. Зер - правда, в несколько ином ракурсе - обсуждал его в своей книге. Фактически Зера волновали искажения идей восстановительного правосудия, это было контекстом его размышлений о постановке целей при работе конкретных групп (служб), т. е. когда восстановительное правосудие из идеи переходит в план реализации. Целью должно быть примирение сторон, в фокусе процесса должны быть отношения правонарушителя и жертвы - вот магистральный путь восстановительного правосудия, говорит Зер.

Но все-таки: программа началась, правонарушитель готов к встрече с потерпевшим, а тот - сейчас неважно по каким причинам - отказывается. Как быть ведущему? Сообщить по телефону согласившемуся участнику об отказе другой стороны и писать отчет о незавершенной программе? Дальнейшее зависит от того, в какую более широкую структуру деятельности вставлена работа ведущего. В главе 8 мы покажем, как отвечает на этот вопрос московская модель. А сейчас в общем виде можно сказать следующее: отказ одной из сторон от встречи ведет к переопределению основной задачи ведущего в рамках общих целевых установок восстановительного правосудия. Мы можем здесь говорить о редуцированных (неполных) программах, но так или иначе для согласившегося участника программа должна иметь форму завершения. Так, если жертва отказывается от встречи с нарушителем, может использоваться одна из известных форм работы - челночная медиация. В этом случае стороны не встречаются, и все переговоры происходят через ведущего. Или обвиняемый пишет письмо жертве, и последующие шаги определяются реакцией потерпевшего на этот акт. Но предположим, жертва отказывается и от таких форм переговоров - вообще не хочет никакого контакта. В этом случае мы, помня о главной целевой установке восстановительного правосудия в отношении правонарушителя - осознании последствий совершенного преступления и обязательстве загладить вред, можем продолжать работать с ним в ориентации на достижение этих целей. К примеру, стоит не просто сообщить по телефону об отказе потерпевшего, а встретиться, обсудить причину отказа, чтобы у нарушителя не возникло дополнительной озлобленности к потерпевшему. Важно, чтобы он понял и принял, что этим отказом тот осуществил свое волеизъявление, и это право - равно как и другие - следует уважать. Оговорить, какие шаги нужно предпринять, чтобы он больше не попал в криминальную ситуацию. Возможно проведение специальных реабилитационных программ, направленных на понимание жертвы.

Если, напротив, после согласия потерпевшего, вдруг нарушитель отказывается от примирительной встречи (или дальнейших контактов - поскольку не обязательно соглашение достигается в результате одной встречи) или от возмещения ущерба - а мы ведь говорим участникам, что, в силу принципа добровольности, они вправе на любом этапе отказаться от программы - важно, чтобы у потерпевшего не было дополнительной виктимизации или озлобленности. И эту задачу нужно решить ведущему.

Завершение зависит от конкретных обстоятельств, и ведущий должен определяться по отношению к ним. Однако здесь недостаточно «творческого подхода, модели редуцированных программ еще нужно специально разрабатывать.

2.3.4. Ответственность ведущего

Уважительное отношение к участникам программы, в частности, уважение их решений об участии либо неучастии в программе, и нейтральность жестко определяют границы ответственности ведущего. Как помогающая фигура ведущий не берет на себя принятие ключевых решений сторон (об участии в программе, о примирении, о форме заглаживания вреда), эта ответственность принадлежит участникам. Об этом следует помнить, поскольку порой возникает соблазн уговорить обвиняемого или потерпевшего на участие, и, если сторона не соглашается, это рассматривается как брак в работе. Администрирование программ предполагает наличие показателей эффективности работы. Отсюда «возникает искушение оценивать качество нашей работы по количеству разрешенных дел и «успешных исходов». Самоопределение сторон, добровольность - необходимые условия их участия в программе. Одновременно эти условия разграничивают предметы ответственности ведущего и участников. Технология программы построена как способствующая процессу, как пробуждающая ответственную личность участников, а не как вынуждающая их к определенному решению. Что же касается качества работы ведущих - оно определяется соблюдением стандартов и поддерживается за счет процедур анализа, супервизии, повышения квалификации. Статистические же показатели (к примеру, сопоставление количества случаев, принятых в работу, с числом программ с подписанными примирительными договорами) следует использовать в аналитических целях. Здесь важно выявлять причины отказа от участия в программе той или иной стороны, особенности встреч, которые не позволили прийти к примирительному результату, и пр. Анализ этих фактов приводит к усовершенствованию, как общих процедурных моментов, так и личной квалификации ведущих.

Глава 3. Этапы работы ведущего программ

восстановительного правосудия: контексты

и действия

3.1. Социокультурный контекст ситуации жертвы и правонарушителя и сквозные задачи в работе ведущего

Рассмотрим трудности, с которыми сталкивается ведущий в своей работе. Во-первых, он взаимодействует не просто с людьми, а с участниками конфликта, которые прошли через отношения, в рамках которых они не смогли договориться и разрешить свою ситуацию. Именно поэтому им необходим посредник. Во-вторых, ведущий знает способы разрешения конфликта, которые нехарактерны, необычны, не входят в обыкновение его клиентов. А в-третьих, ведущий исходит из принципа, что недопустимо навязывать решение или способ, а нужно создать условия, чтобы сами участники осознанно и активно реализовали этот новый необычный способ.

Ховард Зер - специалист в области уголовного право­судия. С 1979 года он зани­мает должность директора Отдела уголовного правосу­дия при Меннонитском Центральном Комитете США. Ховард Зер участвовал в разработке первой Про­граммы по Примирению Жертв и Преступников в США и способствовал реа­лизации подобных программ в других странах. В 1996 году как профессор социологии и восстановительного правосу­дия он присоединился к Про­грамме по разрешению конфликтов при Восточном Меннонитс­ком Университете.

Во многих странах Зер выступает с лекциями и консульти­рует по вопросам восстановительного правосудия. Он автор многочисленных статей, пособий и учебников.

После окончания Морхаус-Колледжа в Атланте, штат Джорджия, Ховард Зер получил степень бакалавра, затем степень магистра в Университете Чикаго и докторскую степень в области европейской истории (со специализацией по социальной истории) в Университете Рутгерс. Опубликованная им в 1976 году книга «Преступление и развитие современного общества» (Crime and Development of Modern Society ) представляет собой ценное исследование по истории преступления..

Книга Ховарда Зера «Восстановительное правосудие: новый взгляд на преступление и наказание» (Changing lenses: a new focus for crime and justice ) – основополагающая в этой развивающейся области. Одна из последних его публикаций - Doing Life: Reflection of Men and Women Serving Life Sentences (1996)/

Глава 10 Восстановительные линзы

В данную минуту, размышляя над этой главой, я собираюсь идти в суд. Молодому человеку восемнадцати лет, моему сосе­ду, будет вынесен приговор. Он признал себя виновным в том, что преследовал домогательствами соседскую девочку. Ее мать обратилась ко мне за помощью. Она не хочет, чтобы юношу отправили в тюрьму, где он сам может оказаться жертвой, но хочет, чтобы он изменил свое поведение. «Если бы это был кто-нибудь другой, я, наверное, была бы готова его повесить. Но Тед нуждается в помощи», - сказала она мне.

Тед и до этого приставал к детям, включая и одну из моих дочерей.

«На какое-то время я отложу вынесение приговора, - сказал судья. - Честно говоря, не знаю, что делать. Ховард, может быть, вы поможете?»

С чего же следует начинать в таком деле? Я начал размышлять об этом случае вполне традиционно. Юноша нарушил закон… из этого следует по закону? Какое решение примет суд? Как следует суду поступить с ним? Затем я вспомнил о том, что является предметом данной книги, и понял, что нужно сменить рамку размышлений.

Рамка - вот что делает возможным новый взгляд. Как мы интерпретируем то, что произошло? Какие факторы здесь наи­более значимы? Какие действия с нашей стороны возможны и уместны? Линзы, через которые мы смотрим, определяют то, как мы ставим задачу и, соответственно, как решаем ее. Эта книга - о таких линзах.

Много лет я занимался фотографией. Одно из моих откры­тий состояло в том, насколько принципиально линзы, через которые я смотрю, определяют конечный результат. От выбора линз зависят условия работы и то, как я вижу. Если я выбираю «слабые» линзы (с низкой светосилой), изображение будет тус­клым, и при недостаточном освещении довольно трудно полу­чить фотографии хорошего качества.

Фокусное расстояние линзы тоже играет определенную роль. Широкоугольная линза обеспечивает большой обзор, включает в кадр много предметов. Но при этом может постра­дать изображение, и пропорции будут нарушены: близлежащие предметы увеличатся, а те, что находятся на заднем плане, уменьшатся. Изменятся и формы предметов, расположенных по краям кадра. Например, круглые предметы примут форму эллипсов.

Длиннофокусные линзы позволяют увидеть в кадре мень­ше предметов и тоже искажают изображение, но иначе, чем широкоугольные: предметы кажутся больше, зато расстояния сокращаются - предметы кажутся расположенными ближе, чем на самом деле, и к камере, и друг к другу.

Следовательно, выбор линз предопределяет то, что попадет в кадр, а также пропорции и расположение попавших в кадр предметов. Подобным же образом «линзы», которые мы используем для рассмотрения таких явлений, как преступление и правосудие, влияют на то, «какие предметы попадают в кадр» и что мы в них выделяем, а также, какой результат кажется нам наи­более приемлемым.

Мы смотрим на преступление через «карательные линзы». Уголовное судопроизводство, где используются эти линзы, не в состоянии учитывать значительную часть потребностей жертв и преступников. Жертвы оказываются вне процесса, но при этом не достигается и декларируемая цель, которая со­стоит в том, чтобы заставить преступников отвечать за соде­янное и страхом наказания предотвратить дальнейшие пре­ступления.

Такие дефекты привели к широко распространенному в наше время ощущению кризиса. Неоднократно предпринима­лись попытки реформ. Такие модные затеи, как установление электронного мониторинга и постоянного контроля, представ­ляют собой лишь последние новшества из длинного ряда таких «решений». И однако, система уголовной юстиции показала удивительную сопротивляемость всяким положительным но­вовведениям, сводя на нет любые попытки реформ. Похоже, правду говорит французская пословица: «Чем больше вещи ме­няются, тем больше они остаются теми же».

Я уверен, что причина таких неудач лежит в нашем выборе линз - в исходных представлениях о преступлении и правосу­дии. Эти представления, которые определяют нашу реакцию на совершенное зло, идут вразрез не только с реальными проблемами преступления, но и с нашими христианскими корнями, и даже с историей Запада. Чтобы разобраться в сложившейся, ситуации, нам следует обратить свой взор за пределы псевдорешений типа альтернативных наказаний и даже альтернатив самим наказаниям. Следует обратиться к альтернативному видению самой проблемы, а отсюда - и ее решений. Профессор Кэй Харрис, специализирующаяся на исследованиях по приговорам, напоминает нам, что вопрос стоит о смене ценнос­тей, а не о смене технологии наказания.

Наши неудачи свидетельствуют о неисправности всей сис­темы, требующей перемен. Но есть и указатели, задающие на­правления поиска: проблемы, порожденные переживаниями и нуждами пострадавших и преступников; принципы правосу­дия, предложенные нам Библией; исторический опыт общин­ного правосудия; а также более близкий нам опыт, полученный на «экспериментальных площадках», - все это источники но­вых подходов. Возможно, на основе этих подходов мы сможем создать новые линзы.

Но, может быть, вместе с новыми линзами зародится и новая парадигма? Парадигма - это больше, чем просто ви­дение или проект. Она возникает тогда, когда есть четко сфор­мулированная теория в сочетании с последовательной «грам­матикой» и способами реализации, а также некоторая сте­пень единодушия. В задачи парадигмы не входит решение всех проблем, но она должна решить самые насущные и ука­зать направление движения. Сомневаюсь, что мы уже к это­му пришли.

На нынешнем этапе более реалистичны альтернативные концепции, базирующиеся одновременно на принципе и опы­те, которые могли бы помочь нам в поисках выхода из совре­менного кризиса. Мы можем прибегнуть к помощи новых линз, даже если они и не представляют собой законченной парадигмы. Новое видение может стать вектором, указывающим направление, в котором следует двигаться, экспериментируя и открывая новые горизонты.

В этом поиске нам предстоит сформировать понимание, какими должны быть нормы; мы не стремимся охватить все ситуации, речь идет именно о стандарте, а не о том, как дей­ствовать в каждом конкретном случае. При использовании ка­рательных линз в поле зрения попадают необычные, экстра­ординарные случаи, а процедуры, необходимые для решения таких дел, стали нормой и для «обычных» дел. Действитель­но, некоторые преступники настолько опасны от рождения, что их необходимо как-то обуздать; и кто-то должен принять соответствующее меры, руководствуясь особыми правилами. Некоторые преступления настолько ужасны, что требуют ис­ключительных решений. Но не этими, особыми, ситуациями должны определяться нормы. Поэтому, в первую очередь, нам следует установить содержание понятия преступления и то, каким должен быть ответ на него, учитывая при этом и воз­можность исключений из правил. Таким образом, пока преж­девременно замахиваться на охват всего спектра реальных си­туаций, скорее, следует подумать о том, что должно стать нор­мой.

Одна из возможностей начать поиск - спустить преступ­ление с высоты абстракции. Это значит понять его так, как учит Библия и как мы сами переживаем его в своем опыте: Как оскорбление, как насилие над человеком и отношениями. Следовательно, правосудие должно сосредоточить свое внимание на восстановлении справедливости, правильного порядка вещей.

Попробуем кратко охарактеризовать два противоположных взгляда на правосудие, обусловленных применением соответствующих линз.

Карательное правосудие.

Преступление - это насилие над государством и определяется как ви­новное нарушение закона. Правосудие устанавливает виновность и на­кладывает наказание в ходе регулируемого определенными правилами со­стязания между преступником и государством.

Восстановительное правосудие.

Преступление - это насилие над людьми и отношениями. Оно по­рождает обязательства восстановить правильный порядок вещей. Пра­восудие, привлекая к участию пострадавшего, преступника и общину, пы­тается найти решение, которое способствовало бы возмещению ущерба. примирению и восстановлению доверия.

Правосудиекак таковое– деятельность государства, связанная с борьбой с преступностью и правонарушениями и защитой интересов государства и его граждан в судебном производстве, основанном на законах. Восстановительное правосудие – это новый взгляд на то, как обществу необходимо отвечать на преступление, и построенная в соответствии с этим взглядом практика. Оно появилось как попытка решить возникающие при обосновании необходимости уголовного наказания проблемы и предложить альтернативный метод борьбы с преступностью. Это относительно новый подход в мировой пенологии, однако уже достаточно известный в большинстве развитых стран. В настоящее время во многих регионах мира (Европа, Северная Америка, Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка) этот подход практикуется при разрешении многих криминальных ситуаций. В конце 1970-х зародилось всемирное движение за восстановительное правосудие. 24 июля 2002 Экономический и Социальный Совет ООН принял Декларацию Основные принципы использования программ восстановительного правосудия в уголовных делах , в которой были зафиксированы цели и методы осуществления восстановительного процесса. С 1998 программы восстановительного правосудия появились в России.

Основные теоретики данного метода считают, что проблема современной системы уголовных наказаний в развитых странах – это обезличенность пенитенциарной системы в двух основных плоскостях.

Во-первых, это безразличное отношение к жертве преступления. Казалось бы, система уголовного права и правоохранительных органов направлена на защиту интересов жертвы. На самом деле получается, что жертва устраняется из процесса правосудия на начальном этапе, ее участие в судебном процессе минимально, а главное, не делается почти ничего для того, чтобы возместить жертве моральный ущерб, нанесенный ей в результате преступления. Конечно, существует система выплат штрафов, но зачастую денежная компенсация воспринимается пострадавшим лицом как попытка снять моральную ответственность с преступника, и это недостаточно для того, чтобы справиться с последствиями тяжелой моральной травмы. В худшем случае, жертва может столкнуться с агрессивным отношением и в следственно-правовых органах.

Во-вторых, это безразличное отношение к индивидуальности преступника в принципе и к трансформации личности преступника после наказания. Преступник воспринимается не как индивид с прошлым и будущим, а в первую очередь как элемент, угрожающий целостности общества. Считается, что, совершив преступление, он сам исключает себя из общества. Даже если подсудимый не приговаривается к лишению свободы, вся процедура суда, дознания и следствия строится на клеймении и отвержении. Тюремное заключение в некоторых странах почти не оставляет осужденному шансов вернуться к нормальной жизни в обществе. Будучи надолго исключенным из ее течения, он теряет психологические навыки существования в обществе и после освобождения становится своего рода парией. Часто единственной возможностью выжить для такого человека остается существование в преступном сообществе, в преступной субкультуре, что еще больше удаляет его от законопослушной жизни.

Кроме того, осужденный как правило считает себя жертвой обстоятельств и уголовного правосудия, не осознавая зло, причиненное другому человеку.

Основная этическая категория, на которой строится вся современная система уголовных наказаний – справедливость. Понимание справедливости исторически отличалось разнообразием. Восстановительное правосудие предлагает свой взгляд на данный вопрос.

Криминологи, работающие в данном направлении, считают, что современная пенитенциарная система – это не более как гигантский эксперимент Нового времени и предлагают вернуться к системе правосудия, существовавшей до становления современной машины правосудия.

В основе разработок лежит тот этап развития человечества, когда суд над преступником происходил в рамках общины, и именно община, включая родственников преступника, родственников потерпевшего и самого потерпевшего назначали наказание, пользуясь своими представлениями о справедливости. По мнению этих авторов, сама вероятность преступления в таких обществах меньше, поскольку мысль о необходимости смотреть в глаза жертве, особенности воспитания и особенности порицания оказывают больше влияния на человека, чем современное правосудие, которое может воспринимается только лишь как преодолимое препятствие при достижении определенных благ. Ховард Зер, американский правовед и криминолог, работающий в рамках теории восстановительного правосудия, называет, например, в качестве идеала справедливости библейский шалом («шалом», традиционно переводимый как «мир», здесь истолковывается как правильный порядок вещей, гармония). Современное понимание справедливости, по его мнению, характеризуется раздвоенностью: по отношению к социальной сфере мы употребляем понятие «распределительная справедливость», по отношению к сфере уголовного правосудия – воздающая справедливость. «Библейская справедливость…», – пишет Х.Зер в книге , – «…интегрирует обе сферы, воспринимая их как части единого целого. Любое проявление несправедливости в какой бы то ни было области рассматривается как противоречащее идее шалом». В отличие распространенного мнения о том, что библейская справедливость была построена на принципах талиона «око за око, зуб за зуб», Зер находит множество примеров, на которых доказывает, что основным являлось не отмщение, а возмещение ущерба: «наиболее частым результатом разбирательства были возмещение ущерба и компенсация», – пишет исследователь, основываясь на книге Левит. Библейское правосудие – это в первую очередь возможность загладить вред.

В соответствие с данным пониманием справедливости рассматривается и вопрос ответственности. «Поскольку поведение преступника часто есть результат его безответственности, то просто сообщить ему о назначении наказания – значит позволить уйти от ответственности, поощряя дальнейшую безответственность», – пишет Зер. Ответственность за свои действия, это в первую очередь, понимание и признание нанесенного вреда, во-вторых, действия по возмещению этого вреда. В этом заключается основной смысл теории восстановительного правосудия.

Каким образом преступник может осознать вред, нанесенный жертве? Ответ на этот вопрос содержится в творчестве другого теоретика данного метода Джона Брейтуэйта и в его книге .

По Брейтуэйту, основным судьей и основным средством в процессе контроля над преступностью выступает стыд. Стыд с этической точки зрения можно определить как «моральное чувство, возникающее в связи с осуждением своего поступка, мотива поведения или какого-либо собственного недостатка. В отличие от совести, которая является исключительно внутренней реакцией нравственного самосознания на нарушение моральных требований, стыд связан с опасением осуждения поступков или недостатков со стороны окружающих»

Брейтуэйт выделяет два вида стыда: клеймящий стыд и стыд, ведущий к воссоединению. И в первом и во втором случае речь идет об общественной реакции на правонарушение, об ответной реакции преступника и ее последствиях для преступника и общества в целом. Клеймящий или отчуждающий стыд Брейтуэйт рассматривает в соответствие с «теорией ярлыков».

Считается, что впервые идеи теории ярлыков появились в книге Фрэнка Танненбаума Преступление и община , где утверждается, что человек становится таким, каким его характеризуют, независимо от того, кто выносит эту оценку – тот, кто наказывает, или тот, кто перевоспитывает. Человек, получает ярлык преступника, что влечет за собой понижение общественного статуса и особое отношение со стороны окружающих. В результате он начинает вести себя в соответствие с ожиданиями общества «ощущает собственную маргинальность, его влечет к субкультурам, которые способны обеспечить поддержку для социально отклоняющегося поведения, он начинает прочно идентифицировать себя с преступной ролью». Некоторые сторонники теории ярлыков утверждают, что этот процесс необратим. Для того, чтобы избежать «стигматизации», такие авторы предлагают сводить к минимуму обсуждение преступных действий, и исключить саму возможность общественного порицания. Брейтуэт соглашается с тем, что такие последствия могут иметь место, когда речь идет о клеймящем стыде: «…отчуждающий стыд как следствие клеймения способствует расколу общества путем создания касты отверженных. Большая часть усилий направляется на то, чтобы заклеймить девиантное поведение, в то время как устранению клейма, прощению и воссоединению уделяется весьма незначительное внимание». Негативные последствия общественного порицания, описанные последователями теории ярлыков, по мнению Брейтуэйта, можно избежать в том случае, если отказаться от клеймящего стыда в пользу стыда воссоединяющего, на основании которого и предлагается построение новых методов работы с преступными элементами. «Воссоединяющий стыд – это реакция на такое выражение общественного неодобрения – от мягкого упрека до церемонии снижения статуса, за которыми непременно следуют ритуалы обратного принятия преступника в общину законопослушных граждан. Эти ритуалы могут быть самыми разнообразными, начиная с простых жестов, например улыбки, выражающей любовь и прощение, и заканчивая вполне официальными церемониями, направленными на аннулирование девиантного обозначения». Воссоединяющий стыд, в отличие от стыда клеймящего, смысл которого в том, чтобы выделить человека из социума и изолировать его, приводит к раскаянию и включению человека, преступившего закон, обратно в социум.

Каким образом можно добиться того, чтобы стыд был именно воссоединяющим, а не клеймящим, ведь грань между ними достаточно расплывчата. Для того, чтобы понять, как Брейтуэйт пытается реализовать эту модель, необходимо вспомнить основную характеристику категории стыда – это осуждение своего поступка, связанное с ожиданием реакции окружающих. Последствия осуждения поступка, по Брейтуэйту, связаны в первую очередь с качеством окружения и с изначальными установками, принятыми в обществе.

Окружение должно быть значимым для человека, а общество должно быть изначально ориентировано не на отторжение, а на прощение.

По Брейтуэйту, такая ситуация возможна в том случае, если общество характеризуется высоким уровнем коммунитарности, т.е. существуют плотно переплетенные отношения взаимозависимости, которые характеризуются взаимными обязательствами и доверием, основывающимися на чувстве верности группе, но не на индивидуальных удобствах и выгоде. Такие общества отличаются социальной сплоченностью, хорошо развитой системой семьи и сильной системой социального контроля.

Наказание за проступки в коммунитарном обществе назначается на основе совместимых интересов, т.к. более жесткая структура такого общества не позволяет просто исключить человека, как ненужный элемент, но, в случае раскаяния и признания вины, оно готово принять его обратно.

С другой стороны, такая культурная особенность изначально прививает человеку обостренное восприятие мнения окружающих людей, а как следствие и способность к стыду.

В подобных обществах реализуется модель семейного уголовного процесса.

Как пишет Гриффитс: «...его (ребенка) называют в его собственном неизменном качестве, как ребенка с недостатками (которые есть у всех детей), а не как какого-то отличного от других, опасного изгоя». Родители, наказывая ребенка, не считают при этом, что его необходимо вычеркнуть из нормальной жизни.

Как пример подобной модели приводится уголовная политика Японии. В японской культуре сильны традиционные патриархальные предпосылки и связанность между членами общества на основе взаимоответственности. Если индивид в Японии подвергается общественному порицанию, то стыд испытывает не только он, но и коллектив, к которому он принадлежит. Брейтуэйт вслед за Бэйли приводит многочисленные примеры из жизни японского общества, подтверждающие характерное для Японии отношение к ответственности («Когда несколько лет назад в Токио молодой констебль изнасиловал женщину, шеф его участка ушел в отставку… Родители иногда совершают самоубийства, если их детей арестовывают за совершение особенно неприемлемых с точки зрения общества преступлений»). В то же время, если правонарушитель в полной мере демонстрирует свое раскаяние, приносит извинения и компенсирует ущерб, и жертва принимает эти извинения, то судебное преследование со стороны государства так и не начинается. По статистике, приведенной в книге Брейтуейта, в 1978 японская полиция успешно расследовала 53% всех известных случаев кражи, но только 15% из 231 403 подозреваемых были арестованы.

Все вышесказанное не характерно для западных обществ. Соответственно, поскольку из-за крайнего индивидуализма общество не контролирует индивида, эта роль целиком и полностью принадлежит репрессивному аппарату государства. Среди отличительных черт наказания, которые считаются определяющими, когда мы говорим о западноевропейском аппарате правосудия, считаются их неотвратимость и соответствие строгости наказания тяжести преступления. Стыд тоже является значимой составляющей наказания. В качестве примеров из западноевропейской истории пенологии, когда стыд имел особое значение в наказании, приводят колодки и позорный столб. Но, во-первых, подобные публичные экзекуции узаконивали зверство и приучали людей к насилию, во-вторых, чувство стыда в данном случае было именно клеймящим, а не воссоединяющим. Такая практика дает обратный результат – вместо возвращения преступника в общество, она способствует возникновению внутри общества преступных субкультур изгоев.

Брэйтуэйт подчеркивает – подтверждения о наличии связи между строгостью наказания и преступностью не существует, что касается неотвратимости наказания, то, при рассмотрении этого вопроса, автор обращает внимания на еще один уровень стыда, который может быть важнее, чем страх перед потерей уважения, репутации и статуса среди своих. Это – воздействие совести. Брэйтуэйт уверен, что совесть – свойство приобретенное. Совесть закладывается в подсознательное в процессе воспитания: «Наш неоднократный детский опыт связывает проступки с подзатыльниками, пренебрежительным отношением, стоянием в углу, выговорами и другими неприятными последствиями. Этот опыт закрепляет за девиантным поведением условную реакцию страха и тревожности». Когда человек воспитывается в семье, все его поступки так или иначе контролируются родителями, поэтому угроза наказания весьма реальна. Когда человек взрослеет, он переносит это чувство на те поступки, которые считаются девиантными в обществе, хотя угроза наказания уже не настолько неотвратима: «В отличие от любого наказания, исходящего от суда, реакция тревожности возникает мгновенно. Наказание беспокойством действительно предшествует «вознаграждению», получаемому в результате преступления, тогда как наказание, предусмотренное законом, следует много позднее полученного вознаграждения».

При воспитании чувство стыда выступает и как инструмент создания совести, и как самоцель. Постепенно, взрослея, ребенок переходит от этапа реакций на внешний контроль к этапу реакции на контроль внутренний. В период, когда это происходит, «прямые формы внушения чувства стыда теряют свою значимость в сравнении с апеллированием к чувству привязанности или уважения ребенка к окружающим, к его собственным нравственным нормам относительно того, что есть хорошо и что есть плохо».

В результате суд, из суда внешнего, навязанного извне, превращается в суд внутренний, исполняющий не только карательную, но и превентивную функцию, и шансы включить человека, нарушившего закон, обратно в общество увеличиваются.

Преимущество восстановительного правосудия с упором на внушение чувства воссоединяющего стыда перед стандартным уголовным процессом состоит в следующем:

во-первых, в случае обычного наказания законопослушание сводится к расчету выгод и затрат, отрицая нравственность преступника. В случае с внушением чувства восстанавливающего стыда преступник осознает, что он сделал что-то неподобающее, что представляет его нравственным существом;

во-вторых, наказание разделяет наказывающего и наказуемого, ставя одного в условия подчинения другому. При варианте внушения стыда между стыдящими и провинившимся тоже возникает взаимосвязь, но она основана на готовности одних снова принять в общество, а второго – раскаяться. Такая основа дает существенно больше вариантов для успешного развития отношений: «Утверждение нравственного порядка происходит с двух совершенно разных сторон – со стороны тех, кто был оскорблен, и тех, кто в этом повинен. Нравственный порядок устанавливает особый вид доверия, при котором нарушивший этот порядок выходит и отрыто заявляет о том, каким злом является совершенное им нарушение».

Брэйтуэт приводит слова исследователя Гофмана, который так описывает этот процесс: в процессе раскаяния «Я» преступника расщепляется на две части: на ту, которая виновна и на ту, которая ее осуждает вместе с общиной. Процесс внушения стыда – это отделение дурного «я» от настоящего «я» и принятие настоящего «я» в общину.

Но регуляция чувством стыда может быть успешной далеко не всегда. Существует целая группа индивидов (психопаты, закоренелые преступники), которые «находятся вне поля действия, на котором возможно пробудить чувство стыда». Но на таких людей и обычное наказание оказывает недостаточное воздействие.

Кроме того, Брэйтуэйт признает, что в некоторых случаях укоры совести могут нами игнорироваться, а значит, внешний контроль должен сохраняться где-то фоном, как напоминание о возможном наказании.

Итак, в рамках программы, предложенной восстановительным правосудием, удается избежать обезличивания преступника и жертвы и отстранения от конкретной ситуации, которое свойственно ныне существующей системе наказания. Программа такого рода обладает скорее превентивной, нежели карательной функцией, более гуманна и этична. Она предполагает не просто изоляцию преступника с туманными перспективами дальнейшей жизни в социуме, но его исправление и гармоничное включение в нормальную общественную жизнь. На первое место ставится исправление несправедливости, пострадавшей стороне предоставляется информация и возможность в свою очередь высказаться, получить сочувствие. Преступнику предоставляется возможность участвовать в принятии решения о своей судьбе, за это решение он несет ответственность, его личность рассматривается более целостно, раскаяние и прощение поощряются.

Такая диалогическая модель преследует цель примирения, а не обвинения.

С другой стороны, существуют серьезные оговорки, которые тоже необходимо упомянуть. Во-первых, для реализации таких программ в массовом порядке необходимы особенные общественные установки, которые складываются веками. Во-вторых, подобные общества отличаются бóльшим коллективизмом и сплоченностью, по сравнению с западноевропейскими, но вместе с тем переход к такому виду общества означает ограничение или отказ от многих прав и свобод, на основании которых построена современная западноевропейская цивилизация. В-третьих, все теоретики данного направления признают, что восстановительное правосудие не может полностью заменить собой современную систему уголовного наказания. На сегодняшний день программы восстановительного правосудия реализуются как дополнительный метод реабилитационной работы с преступниками и жертвами и во многих случаях дают положительные результаты, особенно когда речь идет о подростковой преступности.

Итак, несмотря на существенные оговорки, можно оценивать восстановительное правосудие как перспективное в этическом плане направление криминологической мысли, которое может существенно усовершенствовать современную систему уголовного правосудия, исправить многие ее недостатки, и сделать борьбу с преступностью более гуманной и действенной как в отношении к преступнику, так и в отношении к жертве.

Ховард Зер. Восстановительное правосудие: новый взгляд на преступление и наказание . М., Центр «Судебно-правовая реформа», 2002
Джон Брейтуэйт. Преступление, стыд и воссоединение . М.; Центр «Судебно-правовая реформа», 2002
Организация и проведение программ восстановительного правосудия . Методическое пособие под редакцией Л.М.Карнозовой и Р.Р.Максудова. М., МОО Центр «Судебно-правовая реформа», 2006

Найти "ПРАВОСУДИЕ ВОССТАНОВИТЕЛЬНОЕ " на

Идеи восстановительного правосудия начинают занимать подобающее место в отечественной правовой литературе. И хотя они вызывают неоднозначную реакцию в юридическом сообществе (у одних - полное отвержение как утопии, у других - умеренную оценку типа "это хорошо, но не в наших условиях", у третьих - принятие), сегодня можно констатировать, что в среде как ученых, так и практиков началось их интенсивное освоение, включение в научную проблематику и деятельность по реформированию правосудия1.

Восстановительное правосудие (ВП) не представляет собой ни особую юрисдикцию, ни отрасль права, ни "особое производство". Это направление развития уголовного правосудия, которое стало оформляться в 80-е годы XX в. и существует как 1) мировоззренческая позиция (постепенно преобразующаяся в теоретическую концепцию), 2) становящаяся практика (в ряде стран обеспеченная соответствующим законодательством) и 3) мировое движение. Эти ипостаси существования ВП можно объединить в понятие подхода. Подход соорганизует в определенное единство ценности, формы мышления и способы деятельности и обретает свое специфическое содержание в ряду других подходов, задающих определенность в решении той или иной задачи. Восстановительный подход в контексте правосудия (или восстановительное правосудие) задает собственное видение целей и способов их достижения в решении вечной задачи - ответа общества на преступления (правонарушения).

В параграфе будут рассмотрены основания и сущность этого подхода, мировые тенденции, а также условия его реализации в России.

Способы реагирования на преступление: современные парадигмы правосудия. Как показывают криминологические исследования, темпы прироста преступности в мире опережают темпы прироста народонаселения; предполагается, что та же тенденция сохранится в будущем, человечество попало в "криминальный капкан"1. Особенно высок рост корыстной преступности, а также детской, подростковой и молодежной делинквентности, непомерно возросла и усилилась организованная и коррупционная преступность2. Такой неутешительный прогноз вынуждает политиков, общественных деятелей, криминологов, специалистов по уголовному праву и процессу, а также других отраслей права интенсифицировать поиски в определении путей ответа на столь страшную угрозу.

Эти поиски зажаты двумя ценностными пределами: необходимостью, с одной стороны, ужесточения борьбы с преступностью (более предпочтительным считается выражение "контроль над преступностью"), с другой - усиления защиты прав человека3. "Чувствительность" демократических сил в постсоциалистических странах к вопросам наведения порядка4 вполне понятна. Исследования показывают, что тоталитарные режимы довольно успешно справляются с традиционной преступностью (мы выносим за скобки противоправность самих этих режимов), поскольку такая цель гораздо легче достигается при игнорировании ценности прав человека.

Нахождение баланса, позволяющего успешно защищать общество от преступлений, не нарушая одновременно прав человека, - вот проблема, которая стоит во главе угла1.

Другой аспект проблемы - защита жертв преступлений. В логике "борьбы с преступностью" жертва нередко используется как средство уголовного преследования и подвергается вторичной виктимизации, уже со стороны официальных органов, не получая реального удовлетворения потребностей, возникших в результате преступления. Помимо материальных лишений жертва испытывает специфические переживания, глубина которых подчас не зависит от правовой оценки тяжести преступления: ощущение уязвимости, не свойственная прежде подозрительность, самообвинение, невозможность выразить чувства, которые ее переполняют, ухудшение отношений с окружающими, которые ее "не понимают", неразрешимые вопросы ("почему я?", "имел ли преступник что-нибудь лично против меня?" и пр.)2. Несмотря на различие в процессуальном статусе пострадавшего (у нас, как известно, в отличие, к примеру, от США, пострадавший получает процессуальный статус потерпевшего, в связи с чем наделяется рядом прав), его реальное положение в разных национальных правовых системах более или менее идентично. В российском процессе потерпевший обладает совокупностью процессуальных возможностей: заявлять отводы, ходатайства, предъявлять доказательства и пр., "но фактически лишен квалифицированной юридической, психологической и материальной помощи со стороны государства"3. Государство использует потерпевшего в целях уголовного преследования, мало заботясь об удовлетворении его нужд4.

Еще один аксиологический аспект: негативные последствия реагирования на преступления не должны превышать вреда, причиненного самим преступлением, общество не может быть индифферентным к тем средствам, которые применяются для его защиты5. Наказание есть намеренное причинение боли (Н. Кристи).

И как бы мы ни прикрывались "словесным щитом" (заметим, из нашего Уголовного кодекса ушло понятие кары, а вместо него появилось "восстановление социальной справедливости" - ч. 2 ст. 43 УК РФ.), суть наказания не меняется. "Будучи личным страданием, причиняемым виновному за учиненное им деяние, наказание должно быть организовано так, чтобы оно служило или могло служить тем целям, которые преследует государство, наказывая"1. Моральное самоопределение заставляет нас задавать вопрос, нельзя ли достичь тех же целей другими способами, и, с другой стороны, - правильно ли мы формулируем сами цели?2

Карательный характер ответа государства на преступления повышает "суммарную агрессивность" общества и приводит в конечном счете к расширенному воспроизводству преступности. А это, в свою очередь, снижает прагматический потенциал наказания (четвертый аспект проблемы). Здесь можно выделить две составляющие: экономическую и социальную. Первая состоит в том, что содержание армии заключенных и надзирателей ложится на общество тяжким бременем. Общество готово нести его, если затраты приводят к желаемым результатам: защите общества, исправлению и ресоциализации осужденных, действительному восстановлению социальной справедливости. Однако репрессии не защищают общество, а подвергают его еще большей потенциальной угрозе (социальный аспект). Даже если нас переполняет чувство мести или страха, мы должны помнить, что те, кто сегодня за решеткой, завтра снова окажутся рядом с нами. Такие цели наказания, как исправление осужденного и предупреждение совершения новых преступлений (ч. 2 ст. 43 УК РФ), оказываются по большей части декларативными. Места лишения свободы изолируют лиц, совершивших преступление, но мало у кого из нас сохранились иллюзии, что происходящие там процессы можно назвать исправлением. Там окончательно разрушаются способности осужденного к социальной адаптации, к жизни в нормальном обществе, теряются социальные связи3, атрофируются элементарные социальные и трудовые навыки1, чувство ответственности за себя и близких, культивируется рецидивная преступность. Чем лучше осужденный приспособится к тюремной жизни, тем сложнее ему на свободе. Вряд ли можно всерьез говорить о том, что наказание способствует формированию чувства ответственности за преступление, - оказавшись в тюрьме вместе с другими изгоями, выброшенными из общества, осужденные больше склонны к самооправданию. При отсутствии реабилитационных программ, а часто и семейной поддержки освободившемуся из мест лишения свободы порой ничего не остается, как совершить новое преступление и вернуться в привычную среду. По поводу же общей превенции, в соответствии с которой подсудимый является лишь "поводом для благотворного воздействия на массы", приведем из лекций Таганцева ставший, как он пишет, почти юридической поговоркой ответ одного английского судьи вору, приговоренному им к смертной казни за кражу лошади. Когда вор заявил, что наказание слишком жестоко и несоразмерно, тот ответил: "Не потому ты будешь повешен, что украл лошадь, а для того, чтобы не крали других лошадей"2. Как показывает анализ норм УК РФ, проведенный И. Л. Петрухиным, в нем превалируют цели наказания, связанные с общей превенцией3.

Осознание неэффективности и ценностной уязвимости карательного реагирования на преступления приводит к тому, что несмотря на рост преступности магистральной тенденцией в уголовной политике многих стран становятся смягчение наказаний, снижение числа заключенных и ресоциализация лиц, нарушивших закон. Эти тенденции поддерживаются решениями последних конгрессов ООН4. Для России, которая занимает одно из первых мест в мире по относительной численности тюремного населения5, составляющего в общей сложности около миллиона граждан, вопрос снижения числа заключенных является чрезвычайно актуальным.

Стратегии в развитии уголовного правосудия связаны с поиском более эффективных форм реагирования на преступления, более высоких стандартов справедливости и человечности. И поиск "новых мер" сопровождается появлением новых процедур. Условно здесь можно выделить две противоположные тенденции. С одной стороны, по мере усложнения правовой организации жизни, развития юриспруденции и юридической техники сама эта деятельность становится все более профессионализированной, изощренной и дистанцированной от обыденного правопонимания и "простых" способов разрешения межчеловеческих конфликтов. Назначение правосудия определяется общественными ожиданиями справедливости, совершенствование юридических конструкций является ответом на эти требования.

Но именно наличие множества представлений о справедливости обусловливает разнонаправленность векторов развития. Правовые конструкции имеют дело с типическими объектами, ситуации и субъекты правоотношений выделяются по совокупности определенных признаков, но всегда остаются абстрактными. В этом сила права, но в то же время право "как формальное равенство" фактически неравных индивидов1 приходит в противоречие с субъективными формами осознания справедливости. Да и сам закон, применяемый судом, выражает не только право, но и прагматические ориентации законодателя и отнюдь не всегда является правовым. А. В. Смирнов в исследовании, посвященном типам и историческим формам уголовного процесса, ссылаясь на профессора из Голландии Г. Бианки, пишет: "Законодательный способ регулирования разрешения конфликтов, основанный на априорном представлении о том, что государственные нормы полностью соответствуют интересам всех членов общества, на деле не обеспечивает подлинной справедливости, ибо не учитывает индивидуальных различий. Результатом является отчуждение граждан, недоверие к закону и государственному правосудию, то есть аномия (фактическое отсутствие закона) и неспособность права выполнять свои функции. Ей должна быть противопоставлена эйномия, то есть система, при которой индивиды, при минимальном вмешательстве государства, могут сами создавать право и разрешать свои конфликты"2. "Стремление к справедливости, - говорит другой автор, один из лидеров и теоретиков ВП X . Зер, - принадлежит к основным потребностям человека... Богиня с завязанными глазами и с весами в руках прекрасно олицетворяет современную парадигму, безличную и ориентированную на процедуру. Какова наша альтернатива?"3 Одновременно с формализацией процесса в последние десятилетия складывается и противоположная тенденция - формирование альтернативных практик разрешения правовых конфликтов. Ряд криминологов все настойчивее говорят не только об альтернативах лишению свободы, но - более радикально - о "кризисе наказания" как такового, о необходимости поиска альтернатив уголовной юстиции вообще. В обществе всегда будут те, кто отказывается (по разным причинам) подчиняться общепринятым нормам. Поэтому проблема состоит не в искоренении преступности, а в нахождении адекватных ответов на это явление, которые соответствовали бы моральным ценностям и здравому смыслу общества. Так что проблема преступности - это проблема способов реагирования на преступления.

"Криминологическая критика уголовного права" позволила осуществить принципиальный поворот мышления: в фокусе анализа оказалась не преступность как таковая, а способы реагирования на нее1. Карательная парадигма тоже рассматривает отношения преступления и наказания: в ответ на рост преступности предлагается усиление уголовной репрессии; это "реактивная" логика. Но есть и другая логика, существенную роль в формировании которой сыграла, в частности, теория стигматизации, или ярлыков2: не только (и даже не столько) первичное отклоняющееся поведение, но и способ реагирования общества на такое поведение толкают человека (особенно молодого) в криминальную среду. Как показано в ряде исследований, около 90 % законопослушных граждан хотя бы раз в жизни совершали запрещенные уголовным законом деяния3. Понятие латентной преступности означает, что лишь часть совершенных преступлений попадает в каналы официальной регистрации. И это не только негативное явление, но и благо. Официальное осуждение нарушителя становится актом социального клеймения. Клеймо ставится на человеке, а не на его поступке, и отныне отношение к нему общества определяется этим знаком позора. Следствием становится "вторичное отклонение" как результат реакции индивида на такое отношение окружающих: принятие и освоение им социальной роли отверженного и вхождение в криминальную среду, где он становится "своим". Особенно опасны последствия стигматизации для юного нарушителя, когда еще не завершены процессы взросления, личностной и социальной идентификации, когда идет интенсивный поиск своей социальной роли и образцов для подражания.

Критической криминологией фактически пересмотрены границы элементарной единицы в анализе преступности. Такой неделимой целостностью становится "преступление и наказание". И ключевая роль в анализе этой единицы отводится системному, а не "причинному" мышлению.

Обе эти системы (преступление и наказание) конституируют более сложную систему (полисистему) -уголовную юстицию, т.е. выступают как неотъемлемые ее компоненты, без какой-либо из них целое существовать не может. Но если в социологическом (не юридическом)1 смысле преступность все же может существовать и без уголовной юстиции и является достаточно самостоятельной, то нет уголовной юстиции вне отношения к преступности. Отношение это является внутренним для нее, и несмотря на то, что морфологически преступность - "другая система", структурно-функционально она принадлежит уголовной юстиции, последняя без нее не существует2. В этом смысле уголовной юстиции, по остроумному замечанию гамбургского профессора К. Сесара, "нужны не только наказания, потому что есть преступления, но нужны и преступления, потому что есть наказания"3. И дальше: "Судья и вор - взаимно поддерживающие опоры в закрытой в себе системе с преступлением и наказанием в качестве неотъемлемых частей для ее поддержания и развития. Поэтому программам и механизмам без карательных черт оставлено в данной системе немного места. Представляется, что сделанные замечания демонстрируют тот факт, что модель "преступление и наказание" отражает не столько нужды и интересы общества, сколько интересы системы уголовной юстиции"4.

Чтобы понять этот "скандальный" тезис, воспользуемся категориальными средствами анализа деятельности5. Во-первых, анализируя любую систему деятельности, необходимо различать ее происхождение и функционирование. Происхождение подчинено потребностям объемлющих систем, которые конституируют назначение данной деятельности (или ее основную функцию в обществе). (Как известно, уголовное право возникло, чтобы защитить своими специфическими средствами личность, общество и государство от преступных посягательств)1. Дальше деятельностное новообразование начинает функционировать и, становясь структурным элементом социума, жить по законам социальных систем. Любая социально организованная система деятельности стремится к самосохранению, благодаря чему "перерабатывает" все нововведения таким образом, чтобы укрепить собственное существование2. Ибо базовым процессом в деятельности является воспроизводство. Существо этого процесса состоит в сохранении способа с течением времени, со сменой участников деятельности и в меняющихся социальных ситуациях. Способом деятельности называется "то, что фиксируется в нормах, когда они предназначены специально для воспроизводства и трансляции деятельности... Именно способ сообщает деятельности определенность..."3. Способом деятельности уголовной юстиции является наказание. Поэтому внутри уголовной юстиции проблема преступности (т.е. смена способов реагирования) неразрешима. Нужна альтернатива.

Идея альтернативы ярко выражена в работе Н. Кристи "Конфликты как собственность"4: государство в лице юристов-профессионалов "монополизировало" конфликты; участники конфликтов отчуждены от процессов их разрешения, и тем самым в обществе атрофируются важнейшие социальные функции. Конфликты должны быть "возвращены" населению. Речь идет о "выходе из системы" уголовной юстиции, усилении роли неформального социального контроля. Концепция австралийского криминолога Дж. Брейтуэйта указывает на базовый социально-психологический механизм действенности социального контроля над человеческим поведением - это чувство стыда. Фактически разворачивая теорию ярлыков, Дж. Брейтуэйт ввел понятия "клеймящего" и "воссоединяющего" стыда5. В его концепции подчеркивается позитивный потенциал неофициальных методов социального контроля, к примеру общественного порицания, упрека со стороны родных, которые вызывают чувство стыда как необходимого момента в саморегуляции человеческого поведения - но такой стыд не отвергает индивида, а интегрирует его в социальную общность, воссоединяет, в отличие от клеймящей процедуры официального правосудия.

Идея альтернативы в реагировании на преступления является уже не только критической, но и конструктивной, поскольку предлагает определенный способ реализации некарательного подхода, существо которого состоит в примирении сторон, организуемом в рамках процедуры посредничества1. Этот способ восходит к общинным формам решения конфликта, направленным на достижение соглашения2. Однако вряд ли стоит высокомерно считать его архаичным - сегодня в самых разных странах люди почувствовали потребность в том, чтобы потеснить государство в его монополии на конфликты, поняли необходимость изменений. В этом "секрет" столь стремительного распространения в мире идеи и практических форм альтернативной юстиции. Последние, конечно же, не тождественны древним механизмам разрешения конфликтов - мы живем в другом обществе: в обществе мегаполисов, где господствует разделение труда, индивидуализм и взаимное отчуждение, практически отсутствуют местные сообщества, а следовательно, суровое наказание не нарушает жизненного уклада социальных групп; в обществе с развитыми правовыми институтами и обилием юристов-профессионалов. Идея альтернативы не возвращает нас назад, но побуждает к конструированию современных форм воплощения старых (вечных) идеалов справедливости.

Альтернативные формы (переговоры, посредничество, арбитраж) нашли широкое применение в разрешении хозяйственных, гражданских, трудовых, административных споров3. Коснулась эта тенденция и уголовного правосудия. Альтернативные формы реагирования на преступления складывались под влиянием множества социальных и культурных факторов: социальных движений 60-х годов (борьба за сокращение численности тюремного населения и альтернативные наказания, за нормальные условия содержания в тюрьмах, за права жертв, за гражданские права национальных меньшинств, в том числе в уголовном правосудии); философских и религиозных миротворческих концепций, научных исследований и теорий. Кроме того, важную роль сыграли разного рода программы и экспериментальные практики в области реагирования на правонарушения1. В начале и середине 70-х годов, пишут К. Дали и Р. Иммарижеон, когда в Канаде и США начали появляться первые программы примирения жертв и правонарушителей, еще не было термина "восстановительное правосудие"2. Он появился позже, в 80-х годах, в работах, осмысляющих новый опыт, в частности в трудах участника разработки первой программы примирения жертв и преступников в США (конец 70-х годов) X . Зера. И. Айртсен, председатель Европейского форума программ посредничества между жертвой и правонарушителем и восстановительной юстиции, обращает внимание на то, что термин restorative justice п pu ш e л на Европейский континент недавно, но философия альтернативного уголовного правосудия складывалась в Европе примерно с конца 60-х годов XX в. И североамериканские инициативы во многом "несли на себе четкий след влияния теоретических трудов европейских ученых"3. В 1989 г. Законом о детях, молодежи и их семьях в Новой Зеландии фактически была создана первая в мире юридическая система восстановительного правосудия, в основание которой положены местные обычаи разрешения конфликтов4. Для этого созрели важные внутренние предпосылки, но в то время там еще ничего не было известно о теории восстановительного правосудия. В конце концов все эти направления начали составлять то, что сегодня относят к ВП.

В восстановительном подходе обобщены различные критические позиции относительно современного правосудия и выработан альтернативный понятийный аппарат, который положен в основание способа. Прежде всего, переопределяется само понятие преступления: это есть в первую очередь насилие, обида, нанесенные другому человеку, а не выпад против государства. Преступление наносит вред конкретному человеку или определенной социальной группе (общности), а потому порождает обязательства по его заглаживанию - именно так трактуется понятие ответственности. Отсюда меняется цель правосудия: не наказание, а восстановление - исцеление, примирение и возмещение ущерба. Восстановление здесь понимается не формально-юридически как восстановление нарушенного абстрактного правопорядка и ущемленных прав жертвы путем возмездия (при полном фактическом равнодушии к ее драме и нуждам), но в социально-антропологической рамке -как исцеление жертвы, возмещение причиненного преступлением вреда, деятельное искупление вины преступником, взятие им на себя ответственности за возмещение причиненного ущерба, восстановление нарушенных отношений в социальной общности. Основными действующими лицами процесса становятся сами участники события - правонарушитель и жертва, важнейший принцип восстановительного правосудия -уполномочивание сторон.

Пожалуй, главное для понимания восстановительного подхода состоит в содержании понятия ответственности: не попустительство и всепрощение, но точно так же и не возмездие. Примирение проводится только в том случае, если правонарушитель признается в совершенном деянии и готов загладить причиненный вред. Обидчик, который берет на себя ответственность, становится уже не пассивным объектом, претерпевающим государственное принуждение, а активным субъектом подлинной ответственности. В ВП ставится во главу угла вовсе не декриминализация (это другая тема), а способ ответа именно на криминальные деяния. "Необходимо признать, - пишет Дж. Брейтуэйт, - что уголовно-правовые нормы суть нравственные и ценностные установки значительно преобладающего большинства граждан... В современных индустриальных обществах существует единство мнений относительно правильности законов, направленных на охрану нашей личности и собственности"1. Единство касается, в первую очередь, того, что "насильственно-хищнические" преступления подлежат осуждению. С уголовным правом восстановительное правосудие расходится дальше -в способах реагирования.

Итак, восстановительное правосудие - это в первую очередь другой взгляд, другая философия ответа общества на преступления, "другая парадигма".

Понятие парадигмы введено Т. Куном для анализа науки и процессов ее развития, которые он связывает со сменой парадигм2. Парадигма включает онтологию (картину мира), методологию, способы (образцы) решения задач, ценности. Это понятие использовано Зером в упомянутой книге (на английском языке - " Changing Lenses ", что буквально означает "Меняя линзы") в более широком контексте: парадигма как способ видения реальности детерминирует наше восприятие как природного, так и социального мира, что, в свою очередь, определяет способ деятельности. Парадигмы, пишет Зер, "дают нам линзы, через которые мы смотрим на явления. Они указывают пути решения проблем... Парадигмы являются особым способом конструирования реальности, и "карательное правосудие" есть лишь одна из таких конструкций"1. Но коль скоро это так, возможны и другие конструкции, другие способы.

Парадигма - не просто одна из множества теорий, это признанное сообществом представление о мире, предлагающее определенную модель постановки проблем и их решений. Сегодня восстановительный подход - в каком-то смысле потенциальная парадигма. "Парадигма... возникает тогда, когда есть четко сформулированная теория в сочетании с последовательной "грамматикой" и способами реализации, а также некоторая степень единодушия. В задачи парадигмы не входит решение всех проблем, но она должна решить самые насущные и указать направление движения. Сомневаюсь, что мы уже к этому пришли... Мы можем прибегнуть к помощи новых линз, даже если они и не представляют собой законченной парадигмы. Новое видение может стать ориентиром, указывающим направление, в котором следует двигаться, экспериментируя и открывая новые горизонты.

В этом поиске нам предстоит сформировать понимание того, какими должны быть нормы; мы не стремимся охватить все ситуации, речь идет именно о стандарте, а не о том, как действовать в каждом конкретном случае. При использовании карательных линз в поле зрения попадают необычные, экстраординарные случаи, а процедуры, необходимые для решения таких дел, стали нормой и для "обычных" дел. Действительно, некоторые преступники настолько опасны от рождения, что их необходимо как-то обуздать; и кто-то должен принять соответствующие меры, руководствуясь особыми правилами. Некоторые преступления настолько ужасны, что требуют исключительных решений. Но не этими, особыми, ситуациями должны определяться нормы. Поэтому, в первую очередь, нам следует установить содержание понятия преступления и то, каким должен быть ответ на него, учитывая при этом и возможность исключений из правил. Таким образом, пока преждевременно замахиваться на охват всего спектра реальных ситуаций, скорее, следует подумать о том, что должно стать нормой"2.

Обратимся к исторически недавнему прошлому, когда тюрьма рассматривалась как рациональное наказание, способное обеспечить соразмерность ответа на преступление. Можно считать, что в правосудии конца XIX - начала XX вв. относительно определенного класса ситуаций произошла смена парадигмы - с созданием ювенальной юстиции (поскольку произошла радикальная смена способа). У ее истоков стоял тот же вопрос - об адекватности способов реагирования "природе" объекта и общественным ценностям. Преступное поведение стало рассматриваться как последствие неблагоприятной социальной среды, детский возраст указывал на несформированность личности и необходимость воспитания; в результате правонарушающее поведение несовершеннолетних было изъято из категории уголовных преступлений и стало трактоваться как отклоняющееся поведение1. Соответственно способом реагирования стали воспитание (перевоспитание), реабилитация. Суд взял на себя не свойственную прежде функцию - социализации детей с отклоняющимся поведением2. В этом радикальное отличие ювенальной юстиции (по истории возникновения и по понятию) от уголовной - не послабление уголовных санкций в силу возраста, а отказ от них вовсе и переход к реабилитационной модели реагирования. Эту модель Г. Бэйзмор назвал первой парадигмой ювенальной юстиции. Задача реабилитации получила, как он пишет, "медицинскую" интерпретацию, согласно которой преступное поведение рассматривается как симптом скрытых нарушений и психологических проблем3. Отсюда формой реагирования на правонарушающее поведение подростка стали реабилитационные и психотерапевтические программы, где правонарушитель оказывался пассивным получателем подобных услуг. Тем самым реабилитационный подход (или подход "индивидуализации обращения")4, отрицая наказание, фактически не берет на себя функции порицания за противоправные деяния и игнорирует проблемы безопасности общества в связи с подростковой преступностью, что, по мнению многих, выгодно лишь преступникам. Естественно, в конце концов последовала реакция: в 60-70-е годы в США ювенальная юстиция стала подвергаться резкой критике, и возник своего рода откат к карательной парадигме в реагировании на преступления несовершеннолетних. "Усиливающееся разочарование в реабилитационной доктрине и страх перед ростом подростковой преступности с применением насилия побудили многие штаты принять законы, облегчающие передачу несовершеннолетних преступников в уголовный суд для взрослых", в связи с чем возросло число подростков, отбывающих наказание в местах лишения свободы для взрослых1. Фактически речь идет о возникновении "карательной ювенальной юстиции"2, что само по себе нонсенс (с учетом понятия ювенальной юстиции).

Разочарование в реабилитационной модели и одновременно понимание несправедливости и неэффективности карательной тоже стали импульсом к поиску новых возможностей. В этой ситуации восстановительный подход дает свой ответ на коллизию, как совместить две противоположные ориентации в реагировании на правонарушающее поведение несовершеннолетних - заботу о детях и защиту общества от детской преступности.

Восстановительный подход важно сопоставить и с другими -теми, что при поверхностном взгляде кажутся ему близкими. Порой ВП путают со сделкой о признании. Сделка, будучи при определенных социокультурных условиях вполне осмысленной и практичной формой, ничего не меняет в карательной идеологии. Ни о каком примирении, раскаянии, исцелении жертвы и деятельной ответственности речи здесь не идет. Еще один подход - компромисс в борьбе с преступностью3. Весьма близка идеям ВП точка зрения о необходимости экономии уголовной репрессии и учета посткриминильно-го поведения лица, обвиняемого в совершении преступления, его раскаяния. Однако рамочные положения этих подходов принципиально различны. Идея компромисса как уступок в малом ради достижения более значимой цели - к примеру, раскрытия преступной организации путем побуждения виновного к сотрудничеству с органами уголовной юстиции - разрабатывается в идеологии повышения эффективности борьбы с преступностью. Безусловно, институт компромисса является чрезвычайно важным в решении этой задачи. Но смысл ВП совсем в другом - в уполномочивании сторон на решение конфликта, в обязательствах обидчика по заглаживанию вреда, причиненного жертве, в исцелении жертвы. Идея компромисса отвечает на вопрос о взаимоотношениях обвиняемого (потенциального обвиняемого) и государства, в то время как восстановительный подход ставит во главу угла отношения обвиняемого и потерпевшего (обидчика и жертвы).

Модели и мировые тенденции в области восстановительного правосудия. Оппозиция карательного и восстановительного правосудия - это противостояние двух взглядов ("линз"), абстракций, оппозиция идеальных типов, полученных, выражаясь терминологией Макса Вебера, "посредством мысленного усиления определенных элементов действительности"1. В реальности мы не обнаружим их в чистом виде. Если в пространстве логического мышления "карательное" и "восстановительное" противостоят как два предельных типа, выражающих различное содержание правосудия, в пространстве практической деятельности носители восстановительной идеи ищут диалога и форм сотрудничества с представителями и структурами официальной юстиции. Ибо только в этом случае ценности, заложенные в идее, могут найти реальное воплощение.

В уголовном правосудии, где защищается в первую очередь публичный интерес2, возможность реализации обсуждаемого подхода весьма проблематична. Однако восстановительная юстиция находит все больше сторонников и действует в разных странах мира как альтернативная либо дополнительная форма реагирования на уголовные преступления. Сегодня за термином "восстановительное правосудие" стоят разные практические модели реагирования на преступления, объединенные общей идеологией - направленностью на исцеление жертв, ресоциализацию правонарушителей и восстановление сообществ. (Концепция имеет много названий, среди них "репаративное" правосудие, "реституционное", "трансформационное", "неофициальное" правосудие, за каждым из которых можно увидеть разные акценты общей идеи.)

Центральным элементом восстановительного способа является посредничество (mediation ) как специально организуемая процедура. Новая практика развивается столь стремительно, что нуждается в стандартизации. В рамках Европейского комитета по проблемам преступности (Совет Европы) создан Комитет экспертов по организации посредничества в уголовных делах, который составил Рекомендацию, где освещаются основные принципы, правовая основа, вопросы организации и развития посредничества в уголовных делах3. Посредничество в уголовных делах определяется здесь как процесс, в котором жертва и правонарушитель (обвиняемый) имеют возможность добровольно участвовать в решении порожденных преступлением проблем с помощью беспристрастной третьей стороны (посредника)1.

Главная задача посредника (медиатора) состоит в организации встречи правонарушителя и жертвы. В 70-е годы такие специально организованные встречи получили название "программы примирения жертв и правонарушителей" (Victim - Offender Reconciliation Programs - VORP ), или коротко - "программы примирения". Но терминология претерпевает изменения. Опыт показывает, что преждевременное употребление слова "примирение" может вызвать негативное отношение жертвы к возможной встрече с нарушителем. Примирение - лишь возможный результат процесса. Поэтому сейчас американцы предпочитают называть такую программу "конференцией" жертвы и правонарушителя2, в практике московской группы мы предпочитаем в общении со сторонами говорить о "встрече" нарушителя и жертвы.

В ходе примирительной встречи с помощью специально подготовленных посредников (у нас их принято называть ведущими программ ВП3) правонарушитель и жертва "глаза в глаза" могут выразить чувства и переживания, задать волнующие вопросы. Встреча дает шанс нарушителю получить "обратную связь", почувствовать причиненную им боль, взять на себя подлинную ответственность за содеянное, принести извинение и принять активное участие в обсуждении условий возмещения ущерба, что одновременно способствует его ресоциализации - занятию позиции ответственного взрослого человека. Если правонарушитель раскаялся и готов возместить ущерб, составляется примирительный договор, выполнение которого далее контролируется. Задача ведущего - помочь жертве и обидчику выразить субъективную правду о событии, его причинах и последствиях и прийти к соглашению, содержание которого определяется самими сторонами. В примирительных встречах устанавливается психологическая правда. Отсюда результат встречи - примирительный договор - является субъективно справедливым, это результат для конкретных людей, а не для юридической системы.

Ведущий обеспечивает психологическую и физическую безопасность участников. Встреча тщательно готовится, предварительно ведущий встречается с каждой из сторон порознь, с тем чтобы выслушать их, рассказать о смысле предстоящей процедуры и подготовить к ней будущих участников. В программах принимают участие и другие лица, так или иначе затронутые преступлением, родственники. Последние могут оказать поддержку сторонам как в выработке решения, так и в последующей его реализации.

Как видим, процедура посредничества принципиально отлична от официального судебного процесса, она противостоит самой развитой современной процессуальной форме - состязательности. Последняя ориентирована на противостояние, предполагает деперсонализацию сторон (в судебное противоборство вступают не личности, а процессуальные фигуры), в то время как программа примирения ориентирована на организацию персонализированного диалога1. Поэтому в тезаурусе ВП столь важное место занимают такие "человеческие", а не формально-юридические категории, как чувства, потребности, переживания, понимание и т.п. Сопоставляя "процессуальные формы", важно понимать, что они являются процедурным выражением подхода. Будучи необходимым условием правосудия, ориентированного на наказание (условием справедливости "карательного" правосудия), состязательность одновременно усугубляет конфликт между сторонами и отнюдь не способствует раскаянию преступника. Но отказаться от нее можно, только отказавшись от карательной модели вообще.

Смена основных действующих лиц в решении конфликта отнюдь не возвращает нас к кровной мести или суду толпы, поскольку речь идет об особом способе деятельности, о специально организованной процедуре, юридические последствия которой определяются официальными органами. Существуют разные организационные модели, обеспечивающие взаимодействие программ примирения с системой уголовной юстиции: в одних странах действуют независимые службы примирения, в других они включены в службы пробации, в третьих являются частью исправительных служб, в четвертых медиацией занимаются социальные службы муниципалитетов и др. Информация о случаях передается судами или органами расследования. Юридические результаты достигнутого соглашения зависят от тяжести обвинения. По преступлениям, не представляющим большой общественной опасности, обвинение может быть снято до передачи дела в суд; если соглашения достичь не удается (либо одна из сторон вообще отказывается от примирения), дело возвращается в официальную систему. По более серьезным преступлениям судья, вынося окончательное решение, принимает во внимание результаты примирительной встречи1.

В ряде стран Европы нормы о посредничестве в уголовных делах вошли в законодательство, причем можно выделить разные способы законодательного оформления: в законах о ювенальной юстиции (Австрия, Германия, Финляндия, Польша), в УПК (Австрия, Франция, Бельгия, Финляндия, Польша), в УК (Германия, Финляндия, Польша), в специальном законе о посредничестве (Норвегия)2.

Сегодня помимо "классических" моделей примирения правонарушителя и жертвы "лицом к лицу" (они наиболее распространены в Северной Америке и Европе) используются семейные и общинные конференции, появившиеся в Новой Зеландии и Австралии, в которых участвуют также родственники сторон, другие члены сообщества, представители полиции и правосудия для несовершеннолетних, круги правосудия (как форма общинного правосудия, характерная для индейцев Канады). Кроме того, используются более частные программы - например, направленные на возмещение ущерба, "челночная" медиация, когда стороны не встречаются, но достигают соглашения с помощью посредника, восстановительные программы в тюрьмах по особо тяжким преступлениям, ориентированные не столько на юридические последствия, сколько на гуманитарные эффекты.

Основные принципы посредничества в разрешении конфликтов состоят в: 1) добровольности участия сторон; 2) нейтральности медиатора (ведущего); 3) конфиденциальности процесса. Эти принципы равно относятся к посредничеству как в гражданских, так и в уголовных делах. Но есть ряд специфических характеристик, относящихся к ВП - посредничеству в разрешении уголовных конфликтов. Назовем важнейшие.

1. Примирение по уголовным делам проводится лишь в том случае, если правонарушитель (обвиняемый, преступник) признает свою ответственность и готов загладить причиненный ущерб. Из этого обстоятельства вытекают некоторые следствия.

Во-первых, - юридического характера. Согласие на участие в программе не следует отождествлять с признанием вины в юридическом смысле. В упомянутой Рекомендации Комитета Министров Совета Европы, в комментарии к п. 14 ч. IV Приложения, подчеркивается: "Нет необходимости в том, чтобы обвиняемый признал вину, а органы уголовного правосудия, дабы не нарушить принцип презумпции невиновности (ст. 6.2, Европейская конвенция по правам человека), не должны считать его виновным. Достаточно, если обвиняемый принимает на себя определенную ответственность за произошедшее. Более того, участие в посредничестве не должно впоследствии обратиться против обвиняемого, если дело по окончании встречи вновь будет передано органам уголовного правосудия. К тому же согласие обвиняемого с изложенными обстоятельствами преступления, полученное в ходе встречи, или даже "признание вины" в ходе посредничества не должны быть использованы в качестве доказательств по данному делу в ходе последующего судебного разбирательства"1.

Во-вторых, особенность состоит в сочетании нейтральности ведущего с "несимметричностью" сторон. "Оставаясь беспристрастным, - говорится в той же Рекомендации (комментарий к п. 26 ч. V .3 Приложения), - ведущий не должен забывать о том, что совершено противозаконное деяние, проступок, ответственным за который является правонарушитель. Таким образом, существенным отличием посредничества в гражданских делах от посредничества в уголовных является изначальное неравенство сторон в последнем случае, поскольку очевидно, что основные обязательства лежат на правонарушителе. Однако, следуя принципу презумпции невиновности, ведущий не должен иметь позицию по вопросу виновности"2.

2. Цели примирения по уголовным делам не исчерпываются прагматическим результатом - заключением соглашения и возмещением ущерба, что характерно для решения гражданских споров. Программы ВП отличает их преобразующее влияние на личность как жертвы, так и нарушителя. Такую модель М. Умбрайт назвал гуманистической моделью посредничества в разрешении конфликтнов3. Гуманистическая, целительная функция посредничества, отмечает М. Умбрайт, во многих аспектах повторяет гуманистический стиль психотерапии, который подразумевает безусловную способность каждого человека к трансформации, изменению и личному росту. Эти категории, а также такие понятия, как исцеление, саморазвитие, эмпатия, взаимопонимание и др., вошли в обиход программ ВП из практики гуманистической психологии. Тем не менее посредничество не сливается с психотерапией, и ведущий не должен обладать навыками психотерапевта.

3. ВП имеет определенные ограничения. Во-первых, допускается, что некоторые преступники в целях общественной безопасности должны быть изолированы от общества. Во-вторых, чрезмерные требования пострадавших к правонарушителю должны быть ограничены в случае их несоразмерности тяжести совершенного деяния1.

Мировые тенденции в области ВП состоят в его распространении (расширении географии, росте числа организаций, уполномоченных заниматься восстановительными программами, категорий дел и количества случаев, прошедших через эти программы), развитии партнерства с официальной юстицией, укреплении международного сотрудничества, включении идей ВП в международные правовые акты, увязывании с национальным законодательством, придании приоритета в области правосудия для несовершеннолетних, стандартизации новой практики, в специальной подготовке ведущих (медиаторов). В упомянутой Рекомендации № R (99) 19, в частности, формулируется принцип доступности посредничества. Рекомендация призывает государства - члены Совета Европы способствовать развитию и признанию посредничества в качестве альтернативы либо дополнения к официальному уголовному процессу.

8 декабря 2000 г. состоялось официальное учреждение Европейского форума программ посредничества между жертвой и правонарушителем и восстановительной юстиции - первой в Европе международной организации, объединяющей исследователей, практиков, государственные и неправительственные организации, работающие в этой сфере. В Венской декларации о преступности и правосудии (принятой на Десятом конгрессе ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями, Вена, 10-17 апреля 2000 г.) обращено внимание на "возможности реституционных подходов к правосудию, которые направлены на сокращение преступности и содействие исцелению жертв, правонарушителей и оздоровлению общин"2. Пункты 27 и 28 этого документа непосредственно посвящены вопросам посредничества в уголовном правосудии. Комиссией ООН по предупреждению преступности и уголовному правосудию и Экономическим и Социальным Советом ООН принят в качестве проекта текст Декларации основных принципов использования программ восстановительного правосудия в уголовных делах (документ утвержден ESO SOC в качестве проекта резолюцией № 2000 /14)1. В соответствии с регламентом документ направлен государствам - членам ООН для обсуждения и представления рекомендаций относительно дальнейших действий в области ВП.

Наиболее востребованным восстановительный подход стал в правосудии по делам несовершеннолетних: здесь он встречает наибольшее понимание со стороны власти, правоохранительных органов и общественности2.

Россия: условия для реализации восстановительного подхода. В УГОЛОВНЫЙ кодекс РФ, введенный в действие с 1 января 1997 г., впервые была включена норма об освобождении от уголовной ответственности в связи с примирением обвиняемого с потерпевшим по делам публичного обвинения (ст. 76); уголовно-процессуальная регламентация устанавливалась ст. 9 УПК РСФСР. Институт примирения касался лиц, впервые совершивших преступление небольшой тяжести. В новом УПК РФ (ст. 25) правовое поле для прекращения дел по этому основанию расширено: теперь такую возможность получают и лица, впервые совершившие преступление средней тяжести. Это свидетельствует о стремлении законодателя к сокращению уголовной репрессии, к применению мирного способа в разрешении уголовных конфликтов.

Введению в УК РФ нормы об освобождении от уголовной ответственности в связи с примирением сторон предшествовали серьезные дискуссии. Авторы Кодекса, указав в качестве одной из целей наказания восстановление социальной справедливости, видели ее реализацию, в частности, в возможности освобождения от уголовной ответственности за примирением сторон не только по делам частного обвинения, но и по другим преступлениям небольшой тяжести3. Потенциал использования примирительных процедур содержится и в ряде других норм, в которых непосредственно о примирении не говорится, но идет речь о таких его элементах, как возмещение ущерба и заглаживание вреда со стороны обвиняемого (ч. 1 ст. 75 УК РФ), уграга лицом признака общественной опасности (ст. 77 УК), а также в нормах, касающихся уголовных дел в отношении несовершеннолетних (ст. 90, 91 УК РФ) и предусматривающих освобождение от уголовной ответственности в связи с применением принудительных мер воспитательного воздействия. По делам частного обвинения примирение влечет обязательное прекращение уголовного дела, и мировой судья обязан разъяснить сторонам возможность примирения (ч. 5 ст. 319 УПК РФ). Но поскольку мировой судья рассматривает уголовные дела только о преступлениях небольшой и средней тяжести, то фактически по всем делам публичного и частно-публичного обвинения, где преступление совершено впервые, он должен разъяснить это право. По всем перечисленным категориям дел речь идет, следовательно, о процессуальном праве сторон на примирение1.

В общеправовом смысле примирение - это право людей, которое не запрещено законом и которое они в принципе могут осуществить за пределами уголовного судопроизводства безотносительно к юридической квалификации совершенного деяния. Такие действия, приведшие к заглаживанию вреда, причиненного потерпевшему, согласно п. "к" ч. 1. ст. 61 УК РФ служат обстоятельством, смягчающим наказание.

Приведенные нормы являются важнейшей предпосылкой формирования в России практики восстановительного правосудия. Однако, как показывают исследования, потенциал указанных норм во многом остается нереализованным2. В частности, в исследовании председателя Ростовского областного суда В. Н. Ткачева выявлено, что не менее 90 % решений (следователей и судей) об освобождении от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим выносятся по делам частного обвинения3. Причины разрыва между законом и правоприменительной практикой можно усмотреть в наличии стереотипа отнесения примирения именно к этой категории дел, в общей карательной направленности уголовного судопроизводства и соответствующем сознании правоприменителей, относительно применения к несовершеннолетним норм ст. 76 и 90 УК РФ - в отсутствии сколь-нибудь эффективных механизмов ресоциализации подростков, вызывающем опасения судей, что, освобожденные от уголовной ответственности, они вновь совершат преступления4, и, наконец, в отсутствии правовой регламентации направления случаев на примирение5. В рамках действующего в России института примирения не определены ни процедура передачи дел посредникам, ни форма контроля за договоренностями между сторонами, ни социально-реабилитационная инфраструктура реализации решений данного типа. Примирение (по указанным категориям дел) рассматривается как право лиц, но не как специально организуемая процедура. В отечественном законодательстве по уголовным делам мы встречаем понятие "примирение", но не найдем "посредничество". Однако для сторон уголовного конфликта, разделенных враждой и противоположными процессуальными интересами, примирение нередко становится затруднительным, а порой и невозможным. Концепция восстановительного правосудия придает праву на примирение механизмы реализации.

В России в настоящее время в разных регионах действует ряд некоммерческих организаций, осуществляющих в рамках пилотных проектов программы ВП1. Первой стала межрегиональная общественная организация Общественный Центр "Судебно-правовая реформа", которая с 1997 г. занимается созданием условий и отработкой элементов ВП в нашей уголовной юстиции. К числу таких условий относятся: установление партнерства с правоохранительными органами и судами, разработка алгоритмов взаимодействия, проведение программ примирения между правонарушителем и потерпевшим в рамках пилотных проектов, разработка методик и обучение потенциальных ведущих навыкам проведения программ, издание литературы по этой проблематике.

Элементы восстановительного подхода начали вводиться в практику по делам несовершеннолетних, где некарательная парадигма наиболее востребована и встречает меньше сопротивления со стороны правоохранительных органов. Больше того, по делам в отношении несовершеннолетних формируется понимание необходимости реализации восстановительного подхода со стороны судейского корпуса. "Следует признать, - пишет В.Н. Ткачев, - что в условиях явно недостаточного законодательного регламентирования восстановительного правосудия именно судебные органы выступают наиболее эффективным субъектом в этой области"2. Получена поддержка и в Генеральной прокуратуре РФ3.

Благоприятствование восстановительному правосудию связано с активизацией юридической общественности, судейского корпуса и общественных организаций в осуществлении провозглашенного Концепцией судебной реформы РФ 1991 г. положения о создании в России системы ювенальной юстиции. Начиная с 1998 г. в Москве и Санкт-Петербурге при поддержке Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ), затем в Ростове-на-Дону и Саратове (при поддержке Программы Развития ООН (ПРООН) осуществляются проекты, направленные на приведение российского правосудия в отношении несовершеннолетних к международным стандартам1. (В настоящее время к подобным экспериментам готовятся и другие регионы, причем инициаторами выступают областные суды.) Речь идет о реализации фундаментальных принципов ювенальной юстиции, таких как: благополучие подростка (преимущественно охранительная ориентация юстиции), индивидуализация, социальная насыщенность, позволяющая суду привлечь разных специалистов для работы с ребенком2. Совершение подростком правонарушения рассматривается в первую очередь как симптом неблагополучия (социального или психического), именно это становится предметом работы гуманитарных служб. В практическом плане в пилотных проектах это вылилось в учреждение должности социального работника при судье, рассматривающем дела несовершеннолетних. В обязанности социального работника входят, во-первых, сбор информации об условиях жизни и воспитания подростка, причинах и условиях, способствовавших совершению им преступления, исследование уровня психического развития и иных особенностей его личности (ст. 392 УПК РСФСР, ст. 421 УПК РФ, ч. 3 ст. 20 УК РФ), во-вторых, социально-реабилитационная работа с подростком, обеспечивающая воспитательный эффект некарательных решений суда3.

Однако дополнение суда только позицией социального работника (социальной службой) не исчерпывает целей ресоциализации, возвращая нас к классической реабилитационной парадигме. Согласно концепции правосудия по делам несовершеннолетних, которая разрабатывается Центром "Судебно-правовая реформа", структура процесса ресоциализации при работе с несовершеннолетними правонарушителями предполагает в общем случае и социальную работу, и программы ВП. Последние, как уже говорилось, одновременно с некарательным реагированием обеспечивают порицание за преступление, возмещение ущерба, исцеление жертвы, личностное развитие нарушителя через принятие ответственности за содеянное. В двух районах г. Москвы Центром разрабатывались модели взаимодействия программ примирения со следствием, прокуратурой и судом. В процессе работы сотрудники Центра столкнулись с немалыми трудностями включения программ примирения в уголовный процесс. Прежде всего - на стадии предварительного расследования. Ведомственные показатели оценки работы следователя делают его фигурой, не заинтересованной в передаче дел в программы примирения, даже по делам небольшой тяжести. Более продуктивным оказывается взаимодействие с прокуратурой и судом.

Наиболее полная рабочая модель была разработана и реализована в работе с Черемушкинским районным судом г. Москвы1. Сотрудничество Центра и суда строилось на основании договора, процедуры взаимодействия участников проекта были зафиксированы в специально разработанном алгоритме, который стал неотъемлемой частью договора сотрудничества. С учетом обусловленных законодательством "внутренних потребностей" правосудия по делам несовершеннолетних первой новой позицией в экспериментальной модели стал социальный работник - он был нужен судье для сбора необходимой информации о подростке. Программы же примирения стали встраиваться как дополнительный элемент - информация о делах передавалась на программу примирения социальным работником после его первичного контакта с обвиняемым. В глазах судьи и социального работника программы примирения обвиняемого и потерпевшего вписываются в общий контекст социально-реабилитационного процесса как его катализаторы и важнейшие элементы. В случае проведения программ примирения примирительные договоры по ходатайству сторон приобщались к материалам дела и учитывались судом при вынесении решения.

Законодательство и практические эксперименты по организации примирения между обвиняемым и потерпевшим подготовили почву для коррекции отечественной правоприменительной практики, ее восстановительной переориентации. Ближайшие шаги - это область реагирования на правонарушения несовершеннолетних2 и мировая юстиция3. Новый опыт должен получить более существенную поддержку со стороны официальных органов и институциональное закрепление.

В перспективе следует вести речь и о расширении правового поля для некарательных юридических последствий примирения. Сегодня можно констатировать, что этот процесс продолжается и после принятия УПК РФ, Важной вехой стал здесь Федеральный закон от 31 октября 2002 г. № 133-ФЗ "О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации, Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации и Кодекс Российской

Федерации об административных правонарушениях"1, который внес существенные изменения в ст. 158 УК РФ (кража). Теперь неквалифицированная кража отнесена к преступлениям небольшой тяжести, а ряд квалифицированных видов кражи - к категории средней тяжести, что вводит их в круг дел, предусмотренных ст. 25 УПК РФ. Это имеет большое значение, в частности, для производства по уголовным делам в отношении несовершеннолетних. Как показывает анализ структуры преступности несовершеннолетних, наибольший удельный вес занимают кражи, при этом подростки нередко совершают кражи вдвоем (группой), что в прежней редакции ст. 158 УК РФ относило их к категории тяжких преступлений. Но, как справедливо замечает В. Н. Ткачев, "именно корыстные преступления, не сопряженные с опасным для жизни и здоровья насилием, субъектами которых выступили несовершеннолетние, и могли бы в первую очередь стать тем правовым полем, в рамках которого следовало бы применять доктрину восстановительного правосудия"2. Однако пока нормы об освобождении от уголовной ответственности за примирением сторон по делам публичного и частно-публичного обвинения ограничивают права потерпевшего, поскольку право окончательного решения о прекращении дела принадлежит правоприменителю3.

Использование посредничества в отечественном уголовном судопроизводстве все активнее обсуждается учеными, предлагаются различные варианты связи примирительных процедур с уголовным процессом. При этом все сходятся в том, что новая практика должна быть под контролем суда4. Правда, К. Сесар предупреждает, что восстановительную юстицию не следует включать в систему уголовной юстиции, поскольку есть опасность перерождения первой в рамках более сильной карательной системы5. Но "учреждение автономной системы восстановительной юстиции" пока представляется утопией, причем не только в России. Перспектива же создания у нас автономной системы ювенальной юстиции может оказаться достаточно реалистичной. И с учетом мировых тенденций "детского" правосудия это должна быть восстановительная ювенальная юстиция.

Не стоит тем не менее забывать, что восстановительный подход как таковой, да и нормы российского законодательства предусматривают возможность важных юридических последствий примирения сторон и для взрослых обвиняемых. Однако практическое применение соответствующих норм предполагает специальные усилия, поскольку велика инерция обвинительного сознания правоприменителя, а в основании сегодняшних экспериментов лежит добрая воля отдельных следователей, прокуроров и судей, это слишком зыбкая почва. Путь видится в изменении правосознания правоприменителя и развитии института посредничества в уголовных делах, для которого, по-видимому, потребуется законодательное оформление.

Восстановительное правосудие зародилось в середине 70-х годов ХХ столетия как движение за изменение подходов к преступлению и наказанию. В его основе лежит подход к преступности, ориентированный на решение последствий преступления самими сторонами и обществом в целом.

В настоящее время восстановительное правосудие рассматривается как движение за справедливость, которое дополняет официальную форму правосудия, вовлекает сами стороны и общественность в решение последствий преступления, способствуя ресоциализации преступника и уменьшая количество уголовных наказаний.

Восстановительное правосудие призвано не отменить официальное правосудие, а придать ему за счет использования определенного способа разрешения криминальных ситуаций восстановительный характер. Обычно программы восстановительного правосудия реализуются за счёт партнерства общественности и правосудия. В рамках такого партнерства разрабатывается порядок направления случаев и определяется юридическое значение результатов, полученных в ходе прохождения участниками такой программы.

Существует несколько моделей (форм) восстановительного правосудия. Самые распространённые из них:
программы примирения потерпевших и правонарушителей (известные также под названиями «медиация» или «посредничество», а также «примирение жертв и правонарушителей», «конференции жертв и правонарушителей»);
круги правосудия — программы, основанные на традициях североамериканских индейцев, которые проводятся преимущественно в Канаде;
семейные конференции, родина которых — Новая Зеландия, где они узаконены и базируются на традициях коренного населения — маори.
На данный момент восстановительное правосудие успешно функционирует в различных формах в таких регионах мира, как Европа, Северная Америка, Австралия, Новая Зеландия и Южная Африка, причём в большинстве стран оно не только внедрено в качестве пилотных программ, но и закреплено на уровне национального законодательства.

Примирение потерпевшего и правонарушителя

Программы примирения потерпевших и правонарушителей являются самой распространённой формой восстановительного правосудия. В качестве основного элемента технологий в таких программах используется посредничество (медиация). Деятельность программ заключается в организации встречи потерпевшего и правонарушителя лицом к лицу по делам, которые поступают из следственных и судебных органов. Встреча предполагает добровольное участие каждой из сторон и происходит только в случае, если правонарушитель признал факт совершения им преступления.

Подготовкой и проведением встреч — процедур примирения — занимается специальный посредник (медиатор), который выступает в роли ведущего и является нейтральным лицом. Посредник — не судья и не арбитр. Он не имеет права навязывать сторонам своё видение проблемы или свой вариант решения. Его главная цель — помочь сторонам прийти к взаимопониманию. Ведущий устанавливает правила (не допускать оскорбительных выражений, слушать друг друга, говорить по одному и т.п.), соблюдение которых позволяет сохранить доброжелательную атмосферу во время процедуры примирения. Его задача — облегчить переговоры и перевести поток взаимных обвинений в признание несправедливости сложившейся ситуации. За счет техник перефразирования, выделения в высказываниях конструктивных оснований, активного слушания, умения работать с сильными эмоциями и т.п. посредник помогает сторонам выразить свои чувства и одновременно способствует снижению агрессивности и пробуждению человечности участников встречи.

Во время встречи потерпевшего и правонарушителя сторонам предлагается рассказать свою версию происшествия и то, каким образом преступление повлияло на их дальнейшую жизнь. У каждой из сторон есть право задавать вопросы. Далее они совместно решают, что делать с последствиями преступления. В случае согласия они подписывают договор, который часто является решением по поводу материальной компенсации ущерба. Однако это не единственная возможность компенсации. Иногда правонарушители соглашаются отработать в пользу потерпевшего или в пользу сообщества. По мнению главного идеолога восстановительного правосудия — Ховарда Зера — встречи потерпевшего и правонарушителя могут стать знаменательным событием в жизни каждой из сторон (Зер.Х. — Восстановительное правосудие: новый взгляд на преступление и наказание. — М.: Центр «Судебно-правовая реформа», 1998.- стр. 188).

Потерпевший может задавать все волнующие его вопросы, говорить о своих чувствах и давать понять преступнику, что он пережил в результате преступления, и как это изменило его жизнь. Кроме этого, у жертвы есть возможность понять, что значит преступление для того, кто его совершил. Поскольку потерпевший встречается лично с правонарушителем, его стереотипы пересматриваются, а страх уменьшается. Появляется шанс не только получить компенсацию, но и непосредственно принять участие в решении характера такой компенсации. Таким образом, программа примирения потерпевших и правонарушителей создаёт условия для выявления чувств, обмена информацией и возмещения ущерба, возвращая при этом потерпевшим чувство уверенности и контроля над ситуацией. В то же время у правонарушителей появляется возможность увидеть в жертвах реальных людей. Они узнают о последствиях преступления из первых рук, что приводит к новому взгляду на предыдущие стереотипы и попытки самооправдания. Таким образом, у преступника есть шанс восстановить справедливость конкретными действиями, а также высказать раскаяние и попросить прощения.

Программы примирения потерпевших и правонарушителей появились в конце 70-х годов США и в начале 80-х — в Европе. Первой из европейских стран, инициировавшей такую программу, была Великобритания. На сегодняшний день программы примирения успешно функционируют в Норвегии, Финляндии, Австрии, Германии, Франции и закреплены на уровне национального законодательства. В других странах Европы были предприняты первые шаги в виде пилотных проектов (Дания, Швеция, Нидерланды, Ирландия, Испания и Италия). На протяжении последних лет активизировалось движение за внедрение программ примирения в Восточной Европе. В Польше и Чехии после завершения экспериментального периода программы примирения (медиации) были не только внедрены, но и закреплены на законодательном уровне. Среди стран бывшего СССР лидером является Россия, в которой программы примирения действуют уже несколько лет в 10 городах.

Круги правосудия

Круги правосудия берут своё начало в традициях индейцев Канады и севера США и являются одной из форм восстановительного правосудия. Как и семейные конференции, модель кругов правосудия позволяет включить в правовую систему некоторые традиционные способы решения конфликтов. Здесь решение также принимается в результате обсуждений и лишь при достижении консенсуса, однако, в отличие от семейных конференций, число участников кругов значительно больше.

Начиная с 1980-х, индейцы и местные органы правопорядка Юкона (США) начали развивать партнерство между общинами и официальными органами правопорядка с целью построения совместной ответственности для разрешения проблем преступности посредством общинных кругов правосудия. На сегодняшний день многие суды севера США и Канады используют круги для усиления вовлеченности и участия общины/соседей в уголовном правосудии. Такая форма правосудия способствует созданию среды, где потерпевшие могут быть услышаны, а правонарушители обретают возможность покаяться в содеянном и принять участие в выработке значимых для них путей обретения ответственности.

Круги правосудия представляют собой процесс и структуру усиления участия местных общин в решении проблем правосудия. В традиционных американских культурах групповые обсуждения являются частью устной традиции, передаваемой от поколения к поколению. Такие групповые обсуждения могут служить многим целям, а не только задаче консолидации людей. Для представителя этих культур подобного рода собрание является формой совместного существования и воплощает в себе власть и таинство.

Несмотря на то, что круги рассматриваются как старое средство вовлечения представителей общины в разрешение споров, они лишь недавно были возвращены к жизни в качестве одного из вариантов развития модели восстановительного правосудия. Метод кругового обсуждения породил большой интерес и значительное число последователей во всём мире.

Круги правосудия могут принимать различные формы и могут быть задействованы практически на любом этапе уголовного процесса. Существуют круги взаимопонимания, восстановительные круги (для правонарушителя и семьи, для потерпевшего и семьи, для правонарушителя, потерпевшего и общины), круги вынесения приговора и проверки приговора на соответствие. Каждый из таких кругов имеет различные цели и структуру, а сам процесс может несколько видоизменяться. Кроме этого, круги вбирают в себя многие компоненты других форм восстановительного правосудия: сведение жертв и правонарушителей вместе лицом к лицу, что приобретает форму посредничества между правонарушителем и потерпевшим; привлечение членов семей и друзей потерпевших и правонарушителей к участию в семейном/общинном совещании.

Семейные конференции

Семейные конференции являются одной из форм восстановительного правосудия. Своё начало они берут из традиций коренного населения Новой Зеландии — маори. Для большинства маори западная модель правосудия была варварством и себя не оправдывала. Они утверждали, что западная система нацелена на наказание, а не на решение самой проблемы. По их мнению, окончательное решение навязывалось государством, а не принималось в результате переговоров всех заинтересованных сторон. Ни семья, ни сообщество не принимали участия в процессе, оставляя виновного один на один с его проблемой.

Таким образом, в результате дискуссий в 1989 году правительством Новой Зеландии был принят закон «О детях, молодёжи и их семьях». На основе этого закона дела, возбужденные в результате совершения преступления несовершеннолетними, передаются полицией для решения на cемейной конференции. Вместо слушаний в суде социальный работник организовывает встречу потерпевшего и правонарушителя — cемейную конференцию. В этой встрече принимают также участие семьи сторон, дальние родственники (особенно в неполных и неблагополучных семьях) и авторитетные в сообществе люди. Кроме этого, на встречу могут приглашаться и социальные работники, друзья, учителя и т.д. Во время встречи все присутствующие имеют право выразить свои чувства, изучит факты и найти общее решение проблемы, в том числе — возместить нанесённый потерпевшему ущерб. И главное — такое решение должно быть единодушным.

Семейные конференции собирают большое количество людей. Однако именно в кругу семьи открывается полноценная возможность для правонарушителя облегчить причинённое зло. Правонарушителю тяжело встретиться с жертвой, но ещё тяжелее посмотреть в глаза своим родителям. Поскольку правонарушитель является членом семьи, конференция предоставляет возможность его поддержать. В процессе обсуждения семья разрабатывает согласованную стратегию последующих действий и поощряет преступника взять на себя ответственность и, по возможности, исправить нанесенное зло, и при этом даёт ему почувствовать поддержку.

В рамках закона семейные конференции используются как альтернатива суду (до вынесения судебного решения о виновности) и на стадии, предшествующей назначению наказания (после вынесения судебного решения). Они также создают возможности для альтернативной системы признания ответственности за содеянное и, следовательно, применимы на этапе вынесения судебного решения. В результате было доказано, что механизм семейной конференции может использоваться как часть формальной системы правосудия.

Весьма примечательной чертой модели семейной конференции является широкое использование решений, связанных с участием местных сообществ, что приводит к последующему снижению количества молодых людей в государственных исправительных учреждениях. В этом отношении и в силу своей ориентации на неформальные процедуры новозеландская модель способна приносить положительные результаты в течение долгого времени.

В Новой Зеландии семейные конференции функционируют настолько успешно, что около 80% уголовных дел закрывается после их проведения. Их успех оказался таким ошеломляющим, что сейчас они проводятся в Австралии, Великобритании, Нидерландах, Швеции и Бельгии.