В нашем тюремном мире несколько каст, то есть групп заключенных разного "достоинства". Главных каст четыре, а промежуточных на каждой зоне может быть гораздо больше (кстати, среди зеков именно так и говорится: на тюрьме, на зоне).

Первая, высшая каста - блатные; вторая, самая многочисленная - мужики; третья, более или менее большая (в зависимости от зоны) - козлы; четвертая, низшая - петухи, отверженные. Не знаю, можно ли считать отверженных отдельной кастой, но это уже вопрос академический. А мы будем считать, что каст четыре. Начнем сверху.

Блатные.

Сами они себя называют не так. Слово “блатной” они заменяют на “братва”, “арестанты”, “босяки”, “бродяги”, “жулики”, “путевые”, а полвека назад называли себя “жиганы”, “люди”.. Это профессиональные преступники. Тюрьмы и лагеря для них - обязательные этапы их профессиональной карьеры. Наш преступный мир - особенный мир, попасть туда постороннему очень трудно, практически невозможно. Совершить преступление, самое что ни на есть профессиональное - банк ограбить, к примеру, - еще не значит быть принятым в этот мир. Любое, даже случайное отношение к структурам власти, ее политическим институтам (например, членство в партии или в комсомоле) навсегда закрывает перед человеком дорогу в “блатной мир”, каким бы профессиональным преступником он впоследствии ни становился. Кроме “чистой анкеты”, кандидат в блатные должен придерживаться “правильных понятий”, со временем эти понятия также меняются (об этом мы еще будем говорить). Элита преступного мира - воры в законе. Так называют не обязательно тех, кто зарабатывает себе на жизнь кражами. Это скорее неформальные лидеры, своего рода “посвященные”, признанные известными авторитетами и получившие их рекомендацию, избранные в “действительные члены” на сходке (на “сходняке”) всех воров, находящихся в данной тюрьме, лагере или регионе. По разным оценкам, сейчас воров в законе на территории бывшего Союза всего несколько сотен. Они объединены в несколько группировок.

Если на зоне нет настоящего вора, воровской мир старается послать туда "смотрящего", то есть своего представителя, который будет следить за тем, чтобы зеки соблюдали воровской закон и воровские наказы. Воровские наказы - это обычно новое правило, созданное в результате какого-то спора между зеками, или в качестве ответа на новую МВД-шную акцию. Из наказов и продолжает постоянно составляться неписаный тюремный закон. Воля смотрящего для других зеков - такой же закон, как воля вора. Смотрящего или вора окружает группа помощников. Это и есть высшая каста в лагере - блатные. Конечно, в каком-то лагере настоящего вора или смотрящего может и не быть. Но в каждом лагере есть люди, считающие себя профессионалами, тюрьму родным домом, а всех прочих ее обитателей - пришельцами.

В касте блатных есть главный - "пахан", "авторитет". При пахане - что-то вроде президентской команды, несколько блатных, каждый из которых занимается своим делом: один присматривает за мужиками, другой - за "общаком" (так называется общая арестантская казна), третий - еще за чем-нибудь. Их тоже могут называть "авторитетами". У пахана и его приближенных есть гвардия - "атлеты", "бойцы", "гладиаторы".

Стать блатным может не каждый заключенный. Прежде всего, он должен быть чист по вольной жизни. Раньше, например, путь в высшую касту был закрыт для тех, кто отслужил в армии, кто хоть раз вышел в зоне на работу. Сейчас эти требования кое-где отменены. А в некоторых зонах блатные могут выходить на работу - в том случае, правда, если это не работа бригадиром, нарядчиком и т.д., то есть если она не дает ему хоть какую-то официальную власть над остальными. Не могут стать блатными и те, кто на воле работал в сфере обслуживания, то есть был официантом, таксистом. Бывшее начальство - тоже. Есть еще масса других требований к претендентам на статус блатного. На каждой зоне могут быть свои, особенные требования.

Блатные - это реальная власть на некоторых зонах, власть, которая борется с властью официальной, то есть с администрацией зоны. Кроме власти, блатные имеют привилегии - право не работать, право оставлять себе из общака все, что они сочтут нужным. У блатных есть и обязанности. Правильный пахан обязан следить за тем, чтобы зона "грелась", то есть получала нелегальными путями продукты, чай, табак, водку, одежду. Он обязан также решать споры, возникающие между другими заключенными, и вообще не допускать никаких стычек между ними, следить за тем, чтобы никто не был несправедливо наказан, обижен, обделен. Все это не означает, конечно, что для пахана правильный порядок на зоне важнее личных благ. Часто его забота о братве - только предлог для того, чтобы давить ее и грести все под себя. Но и зон, где пахан не вылезает из ШИЗО (штрафного изолятора) и весь срок проводит на хлебе и воде ради того, чтобы братва жила мирно и не впроголодь, тоже хватает.

Тех, кто придерживается на зоне или в тюрьме правильных понятий, тюремного закона, администрация называет отрицаловкой, отрицаловом. Сюда попадают не только блатные, а все, кто оказывает активное сопротивление администрации. Бывает, человек просто оказался в немилости у отрядника (начальника отряда), отказался от левой работы, которую его заставили выполнять. В общем, случай тут тоже много значит.

Специально для отрицаловки была придумана и статья 1883 УК РСФСР - “Злостное неподчинение законным требованиям администрации ИТУ”. Это статья андроповская, введена в 1983 году. По ней человеку могли бесконечно добавлять к сроку от одного года до пяти лет. Многих так и раскручивали. Сейчас такой статьи в уголовном законодательстве нет. Статья 321 УК Российской Федерации называется “Дезорганизация нормальной деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества”, но речь в ней идет о насилии либо угрозе применения насилия в отношении сотрудников мест заключения или других заключенных.

Бывают и зоны, где блатные работают заодно с администрацией, точнее, с оперчастью. Иногда делаются специальные “прокладки” - вновь прибывшего авторитетного блатного опер убалтывает на сотрудничество и начинает ему во всем помогать, прежних блатных дисекредитирует или убирает с зоны, а новому “смотрящему” оказывает помощь (естественно, негласно). Становится он главным, все ему катит: водка, анаша, чай, курево. А за это он наводит на зоне тот порядок, который нужен администрации.

Именно такой тип блатных распространен сейчас на зонах больше всего. Преступный мир изменился не меньше, чем мир большой. Когда-то блатным нельзя было иметь документы, подписывать бумаги, жениться, выходить в лагере на работу. Сегодня преступный мир активно занимается бизнесом и политикой. Как же в бизнесе без бумаг обойтись? Что это за политик без семьи, то есть без заложников? Перекати-поле, никто ему не поверит... Начиная примерно с 70-х годов почетное, для преступного мира, звание вора в законе стали покупать и, что гораздо важнее, продавать. Появилось даже название для таких новоявленных воров в законе - “апельсины”. Люди это, в общем-то, уже не такие идейные, как прежние воры. Те, бывало, умирали, на костры шли, но отказывались поцеловать суке нож (был такой способ ссучивания во время сучьей войны). Почет и уважение - это ведь тоже огромная ценность. Ну, а потом уважать стали вещи конкретные - деньги, возможность делать деньги. Изменились нравы в преступном мире - изменились они и в тюрьме.

Мужики

Это следующая каста. Она состоит из случайных, в общем-то, на зоне людей. Одного жена посадила за пьянки, другой мелочь какую-то украл, тот сидит за драку, а этому дело пришили - под руку попался. У нас ведь вообще от пятидесяти до девяносто процентов зеков - люди, которых в какой-нибудь западной стране просто оштрафовали бы, и дело с концом. Там ведь тюрьмы только убытки приносят, а у нас они много лет приносили прибыль, в этом все дело. Это только если считать легальную прибыль. А уж как на зонах администрация лагерная наживалась, да ее начальство, да мафия, да те же вольняшки, что в лагеря на работу ходят, да те, кто возле лагерей живут, - лучше и не рассказывать.

Сегодня лагеря в России тоже приносят в основном убытки, безработица там - почище чем на воле. Рабский труд мог заменить вольный, только когда на воле делались сравнительно простые вещи, которые не требуют инициативы, творческой фантазии. Времена эти прошли - на рынке выживает лишь тот, кто реагирует мгновенно. Но наша система уголовного правосудия продолжает жить по инерции гулаговских времен. И многих людей по-прежнему сажают напрасно, во вред и им, и обществу, и потерпевшим, которым они даже ущерб возместить не могут - безработица. Вот эти люди и образуют касту мужиков.

Мужики ни на какую власть в зоне не претендуют, никому не прислуживают, с администрацией не сотрудничают. Вмешиваться в дела блатных они не могут. Права голоса на их "разборках" мужики не имеют. Но есть, конечно, среди них уважаемые люди, к которым блатные прислушиваются, не говоря уже об остальных мужиках. Словом, мужики - это арестанты, которые собираются после отбытия срока вернуться к нормальной жизни.

Козлы

Это открытые сотрудники лагерной администрации. Те, кто согласились принять какую-нибудь должность - завхоза, заведующего клубом, библиотекаря, коменданта зоны. Те, кто надели "косяки" - нарукавную повязку. Те, кто вступил в СПП - "секцию профилактики правонарушений", то есть во внутреннюю полицию лагеря. Еще их называют "суками". "Ссученный" - согласивший работать на ментов. Администрация называет козлов "активом", "лицами, твердо вставшими на путь исправления". Конечно, зеки относятся к ним плохо. К предателям везде плохо относятся, а если учесть, что на каждой зоне между администрацией и заключенными война идет - то "холодная", то настоящая, - такое отношение станет понятным.

В козлы разными путями попадают: кто по доброй воле, кого-то заставят, кого-то запугают. На некоторых зонах прибывшему этапу вообще телогрейки с уже пришитыми повязками выдают. Наденешь - ссучишься. Не наденешь, сорвешь повязку - посадят в ШИЗО, а по выходе получишь ту же телогрейку, то же предложение и то же ШИЗО за отказ. И так много месяцев подряд. Некоторые выдерживают - через голод, через туберкулез. Ну а если не выдержишь, станешь козлом. Будешь делать то же, что и все козлы, - дежурить на КПП между "локалками" - оградами внутри зоны, или между "жилухой" и "промкой" - жилой и промышленной частями зоны. Будешь "куму", начальнику оперчасти, таких же зеков, как сам, сдавать. И даже если ты не запишешься в СПП, а будешь, например, работать в библиотеке, все равно ты - козел, и братва тебя к себе не примет. На зоне вообще движения вверх, от низшей касты к высшей, нет.

С козлами можно здороваться, общаться с ними, прикасаться к ним, но в общак их не пускают. В лагерях, кстати, такая легенда бытует: есть секретный приказ, по которому в случае войны всех козлов должны расстрелять как потенциальных предателей. Но это, конечно, только легенда. Хотя во время войны немецкие карательные отряды составлялись не из армейских солдат и даже не всегда из эсэсовцев, а прежде всего из полицаев. Не были немцы настолько безумными, чтобы свою армию такими делами растлевать.

Петухи

Последняя каста - ПЕТУХИ, они же "обиженные", "опущенные", "пидеры" и так далее. Это каста изгоев, неприкасаемых, отверженных, среди них находятся и пассивные гомосексуалисты. На том же уровне в зоне находится промежуточная каста - "чушки", "черти". С той только разницей, что в качестве пассивных педерастов они не используются - это просто неприкасаемые.

Гомосексуализм в тюрьмах существовал всегда, был он, как правило, делом добровольным. Но с какого-то времени - по некоторым сведениям, с реформы "исправительно-трудовой" системы 1961 года - на зонах начал распространяться обычай: наказание в виде насильственного обращения виновного в педераста. Некоторые ветераны ГУЛАГа считают, что этот обычай придумали опера - он стал их оружием в борьбе с отрицаловом. Есть похожий обычай у некоторых отсталых племен в Африке - там мальчиков, не выдержавших испытаний при посвящении в мужчины, нарекают женскими именами, наряжают в женскую одежду и отселяют на задворки стойбища. То есть делают их как бы немужчинами. Подобное встречается и у некоторых видов обезьян - вожак стаи в знак победы над провинившимся самцом насилует его.

В правильных понятиях существует закон: "х...м не наказывают". То есть тюремный закон прямо запрещает наказывать кого бы то ни было таким способом. Если человека признают виновным - причем виновным только по тюремной жизни, а не по вольной, - с него можно получить штраф - пачку "Беломора", миллион рублей и т.д. Его можно, если на разборке так решат, избить, переломать ему кости, убить, наконец. Но опустить нельзя.

Я уже говорил, что опущенные появились в сообществе заключенных после реформы 1961 года. До этой реформы был один вид лагерей для всех зеков. Реформа поделила лагеря на режимы: общий, усиленный, строгий, особый. В результате первоходочники, которых стали сажать в лагеря общего режима, были отделены от рецидивистов. Те оказались на других режимах - чтобы на первоходочников "не оказать дурного влияния". Отделили первоходочников тем самым и от выработанного многими поколениями опыта принудительной совместной жизни, которым рецидивисты, кроме всего прочего, владели. Этот опыт позволял (речь идет о второй половине пятидесятых годов) худо-бедно, но жить в мире. В прежних лагерях сидели к тому же люди всех возрастов. И борьба за превосходство там в какой-то степени смягчалась существованием большого числа людей пожилых и старых. Их, конечно, могли не бояться и не уважать, но все-таки есть вещи, которые люди не делают или стараются не делать в присутствии старших - это в каждом человеке сидит. А теперь представь: орды молодых мужиков (а первоходочники, как правило, люди одного и того же возраста, лет 20-22), которых сама природа обрекла на постоянное соревнование и выяснение, кто главнее, сильнее, умнее. Естественно, между ними постоянно будет грызня, раз они не могут хотя бы на время разойтись, отдохнуть, пообщаться с теми, с кем состязаться смысла не имеет, - со стариками, женщинами, детьми. На малолетке, кстати, дела еще хуже именно потому, что там старших нет. Даже тюремная администрация это понимает и подсаживают в камеры малолеток "батю" - взрослого арестанта. А эти "бати", случается, малолеток грабят, почему и считается должность "бати" косячной.

Больше всего людей опускают в зонах для малолеток, то есть там, где не знают тюремного закона, пусть страшного и жестокого, но единственного, при котором люди могут остаться людьми, да и просто выжить. После малолетки больше всего опущенных дают тюрьмы. По той же причине, по которой прописку устраивают, - считают, что так положено. В лагерях опускают гораздо реже, чем в тюрьмах. Чем режим жестче, тем реже. Вообще, чем тяжелее в лагере режим, тем легче тем, кто в нем сидит.

Говорят, лучше умереть, чем стать "петухом". Обращаются с ними очень жестоко: заставляют на деревьях жить, мышей жрать, лампочки им в задницы засовывают - кто во что горазд. Но это, опять же, от режима зависит. Самые дикие вещи с ними на общем режиме творят, не говоря уже о малолетке. Вот на строгом им полегче. Там каждый зек знает свое место. Обычно на строгом режиме, да и вообще в любой правильной зоне петух - это просто отторгнутый человек. У него все отдельное, и прикасаться он ни к кому не смеет. Но если его обидели, несправедливо с ним поступили, он может пожаловаться авторитетам, и его защитят, потому что опытные люди понимают: замордованный своими пойдет искать защиту у чужих. То есть станет работать на администрацию, стучать.

У петухов места отдельные, посуда отдельная, работа отдельная - плац мести, сортиры мыть. Брать у них ничего нельзя. А дать, бросить, чтобы случайно не прикоснуться, можно. Хотя здесь есть исключения. Когда их "употребляют", это оскверняющим контактом не считается. В ШИЗО иногда только через петуха что-нибудь передать можно - если между ШИЗО и жилой зоной лежит "запретка", запретная полоса. Находиться на ней можно только тому, кто ее разравнивает, то есть петухам - это их работа. Вот через них грев и передают. Считается, что в такой ситуации ни вещи, прошедшие через руки петуха, ни тот, кто их получил, не "зашквариваются", то есть не оскверняются.

На тюремном режиме, в колонии особого и строгого режима петухов, как правило, немного - от одного до пяти процентов. На усиленном и общем режиме их доля может доходить до 10-12%, а на малолетке - до 20. Чем мягче режим, тем их больше. На некоторых зонах их целые бараки - "обезьянники", "обиженки". А в нормальных зонах они просто у входа в барак спят и дальше не ходят. У петухов обычно есть свой "пахан" - главпетух. Это фигура влиятельная. Он ведь может приказать какому-нибудь петуху, чтобы тот поцеловал, скажем, кого-нибудь на глазах у всех. Петуха, конечно, за это убить могут, но тот, кого он поцелует, сам автоматически становится петухом. Главпетух одновременно является посредником между кастой неприкасаемых и всем лагерным сообществом. Все претензии опущенных, все их предложения доводятся до авторитетных (сходняка) через этого лидера. Через него же эта группа отверженных и формально выведенных из нормальной жизни людей управляется авторитетными. Главпетух фигура необязательная, иногда лидеров бывает двое (“папка” и “мамка”) или еще больше. Следует отметить, что лидеры петухов - это весьма информированные о внутренней жизни зоны люди. Им известны многие интриги, они могут знать, кто является настоящим “смотрящим” (нередко представляющийся “смотрящим” заключенный - это фигура подставная, а настоящий лидер зоны не засвечивается), и многое другое.

Петухами становятся на всю жизнь. Если петух приезжает на зону, где его никто не знает, - когда его туда переведут, или с воли, если посадят второй раз, - он обязан сообщить братве о своем статусе. Скрывать это бесполезно, рано или поздно прошлое петуха становится известным, и тогда раскрытых петухов наказывают, избивают, часто убивают. Ведь считается, что такой петух "зашкварил" всех тех, кто его за равного себе считал.

С начала 90-х годов, с тех пор, как тюремные нравы начали стремительно распространяться на воле, опущенные стали приходить и оттуда, с уже готовым статусом.

Кстати, среди опущенных пассивных гомосексуалистов и “проституток”, вопреки распространенному мнению, не так уж и много. В основном, как я уже говорил, в опущенные попадают за грубейшие нарушения тюремного закона, например, за стукачество, за крысятничество (воровство у своих), за беспредел, неуплату карточного долга. Те, кто сам опускал либо был паханом камеры, в которой кого-то без вины опустили, тоже очень вероятные кандидаты в петухи. Впрочем, опустить могут за что угодно. За красивые глаза опустить могут. Насиловать взрослого мужика сложно - он же сопротивляться будет. Поэтому существует целый ряд замещающих ритуалов. Например, дотрагиваются до губ спящего человека х...м. Либо смачивают спермой полотенце и проводят им по лицу. Иногда обманывают первоходочников: давай я тебя трахну - пачку сигарет получишь. Есть ведь такие курильщики, что без воды и хлеба жить могут, а без курева - нет. Вот и продаются за курево, а то и просто бычки с земли подбирали - сами себя зашкварили.

Могут за “услуги” обещать и поддержку, и защиту - что угодно. Называется это "уболтать на х...й". Такой обман считается крупным косяком: обманщиков этих самих потом опускают наравне с насильниками и дербанщиками. Могут - и это тоже крупнейший косяк - подставить неопытного зека-новичка, который приглянулся кому-то. Скажем, займут в парикмахерской все стулья за исключением одного, зашкваренного. Человек, не чуя беды, заходит в парикмахерскую и садится на единственный свободный стул. "Земляк, ты куда сел?! - А что такое? - Да это ж для пидеров место! - А я не знал... - Ну, мало ли, что не знал!"

Карточные должники часто в опущенные попадают. Не выплативший долг (да хотя бы и в виде курева) на зоне может быть попросту убит - это не воля, за долги там серьезно взыскивают. И вот, чтобы избежать кары, человек добровольно становится петухом. Берет ночью свой матрас и перебирается на петушиную шконку. Теперь у него, как у всякого петуха, взять ничего нельзя.

- Если фамилия зека Петухов, например, это влияет на его положение в зоне?

Сама по себе фамилия никак не влияет. Вот если человек чем-то не понравился другим, это ему жизнь испортит.

- Я слышал, в опущенные обычно попадают нечистоплотные люди или страдающие кожными болезнями.

Вранье. Или типичный образец и "исследования Фан Фаныча". Тюремный закон, увиденный через глазок.

Кожные болезни причиной "опускания" быть никак не могут. Конечно, прокаженный сам будет спать отдельно и пить из своей кружки, чтобы братву не заразить. Но никакого отторжения от братвы не будет - он ее полноправный член.

Что же касается нечистоплотных, то это уже следствие, а не причина. Петуху личную гигиену соблюдать очень трудно, ему же нельзя пользоваться общим умывальником. Да и работу он выполняет самую грязную. Нечистоплотность - тоже нарушение тюремного закона. Но только за это человека вряд ли опустят. Ведь это сплошь и рядом бывает - где нечистое тело, там нечистые мысли и дела либо просто неуважение к окружающим. Ну, а где грязь, там и кожные болезни - это естественно.

Чтобы закончить с кастами, надо упомянуть еще про несколько групп. Кроме “чушков” и “чертей”, есть на зонах также "шестерки" - прислуга. В шестерки попадают слишком слабые или услужливые люди. И в тюрьмах, и в лагерях излишняя услужливость не в чести. Если тебя попросят что-нибудь сделать, скажем, носки чужие постирать, а ты согласишься, - быть тебе шестеркой. Даже если ты сделаешь это за плату. В тюрьме принято обслуживать себя самостоятельно. Тот, кто не может вынести трудностей, кто за кусок хлеба начинает все делать и выполнять, не заслуживает уважения. Но, сам понимаешь, это не означает, что ты вообще не должен выполнять никаких просьб. Все зависит от ситуации, в которой просьба выполняется, и от того, кто и как ее выполняет. Иногда даже человек, подавший кружку с водой, становится шестеркой.

От петухов отличаются другие пассивные гомосексуалисты - личные любовники блатных, все эти Галки, Светки, Машки. Их не бьют, в черном теле не держат, наоборот, от работы отмазывают - чтобы мягонькие были. Но и лишнего им тоже не позволяют. С этими личностями лучше не связываться.

Особняком держатся на зонах "шныри" - дневальные в отрядах, уборщики в штабах, столовых, санчастях и т.д. Это тоже публика малоуважаемая, что-то вроде козлов последнего разбора.

Говорят, в тюрьме и лагере особенно не жалуют тех, кто сел за изнасилование. Какие еще статьи, кроме 131 УК Российской Федерации (изнасилование), считаются позорными? Если я сел по какой-нибудь из “грязных” статей, есть ли смысл скрывать это?

К "изнасилованию" вообще-то на зоне уже привыкли. Есть более страшные статьи. Например, за уклонение от лечения венерических болезней. Еще за гомосексуализм, за развратные действия в отношении малолетних.

Что же касается изнасилования, то отношение к тем, кто сел по этой статье, не всегда одинаковое. Бывает ведь, что и изнасилования никакого не было - просто человека хотели посадить и посадили, пусть и по статье за изнасилование (в старом УК это была знаменитая 117-я, “молодежная” статья). Это случай довольно частый.

Раньше считались непрестижными и статьи за бродяжничество, за хулиганство, за проживание без прописки. Вообще уважением в преступном мире пользуется тот, кто делает свою “работу” без трупов, без насилия и так далее.

Не знаю, стоит ли скрывать свою статью. Обычно такие вещи со временем становятся известными.

Камерный быт. Смотрящий. Петух

Я уже несколько раз садился за написание "конкретики", но все никак не мог изложить всего так, как бы хотелось. Потому отчасти несколько ушел в отвлеченные темы.

Несколько раз меня знакомые расспрашивали - как оно, там? Обычно начинаешь рассказывать, смотришь на собеседника и видишь непонимание - человек слушает, но не воспринимает. Это ему просто не влазит в голову. Как будто говорим об интегральном исчислении. Все слова вроде понятны - но в картинку не складываются.

Трудно понять, что вот здесь же, рядом, в том же городе, где ты живешь, где на расстоянии каких-то 10 метров ходят обычные люди - совсем другой мир. Кто-то из зэков назвал его "Затерянный мир". Гниющие тела, вонь, вши, клопы, чесотка, туберкулез, "петухи" под шконками, вонючая баланда с червяками, "понятия", ментовской и блатной беспредел.

Однажды, видя непонимание, я завел товарища в ванную - обычную среднюю ванную комнату обычной квартиры. Представь себе, говорю, что вот в этой ванне мы ставим три двухъярусные шконки, стол, унитаз (точнее просто очко - "дальняк" - как в общественных туалетах).

И теперь сюда поселяем 7–8, а может быть и 10–12 человек. Это как? - человек смотрит на меня с недоверием, - тут десятерым просто не стать, если даже все выбросить и оставить голые стены, а не то чтобы три шконки…

Ну конечно, стать негде - а жить можно. Год, два, три - выходя только один раз в день на неполный час на прогулку.

Именно такую картину я увидел, когда переступил порог хаты номер 105 Калининградской тюрьмы.

Шконари, сваренные из труб и полос металла. Матрасы, при первом взгляде, есть - но позже оказалось, что они практически пустые - это в тюрьме предмет роскоши. Очень ограниченное их количество передают "по наследству" своим семейникам, близким. Остальное - просто камуфляж с несколькими комками ваты. Спать поэтому многим приходится почти на металле.

Но это уже дело привычное - десять дней перед этим в карантине даже таких не было - там просто спят на железе, без матрасов, одеял, постели. Октябрь месяц в Прибалтике уже очень холодный и сырой, особенно ночи. Спать больше полутора часов невозможно - приходилось вставать и двигаться, пить чай (если есть). А больше 8 часов у тебя нет, так как в хате 30 человек на 10 мест. Так что теперь на этом матрасе и даже под одеялом можно будет отоспаться. Как мало надо человеку для радости.

Дальняк отгорожен ширмочкой. Над ним выходит водопроводный кран и вода льется прямо в очко. Об этом надо всегда помнить, так как вставая после большой нужды можно наткнуться на него спиной. Но забыть о нем не так просто - он протекает, и когда вы сидите на дальняке, холодная вода капает вам на спину. Чтобы капли воды не раздражали свои звуком, к крану привязана полоска материи, вода по которой стекает вниз.

Рядом стол - "общак", крепко вбетонированный в пол. Сидеть за ним могут не больше двух человек - один на рядом стоящей шконке, другой на табуретке. Над ним "телевизор" - металлический ящик для посуды и продуктов.

Табуретка - "табурка" к полу не прикреплена. Вообще это нарушение - все должно быть крепко приварено к полу. Но в этой конуре это просто невозможно - негде.

Проход между шконарями точно на одного человека, и то - не особо широкоплечего. Двое, даже боком, пройти не могут. Всего проходу от дверей ("тормозов") до дальнего шконаря - четыре шага. Иногда даже удавалось погулять - три шага, на четвертом поворот, снова три… и так целый час. Но это редко - в короткие промежутки незаполненной (это когда ВСЕГО 7 человек) хаты.

Верхний шконарь у решки - рабочий. На нем не спят, там рабочее место дорожника - отвечающего за дороги, т. е. связь между хатами. Не спят там и по другой причине - окон нет и в холодное время там просто невозможно находиться. Там сложены баулы. И еще плюс несколько полос из шконаря вырвано - кому-то понадобилась в свое время "сабля", вероятнее всего, чтобы немного раздвинуть меха баяна.

Окна практически нет - т. е. оно есть, под потолком, но увидеть вы через него ничего не сможете - металлические жалюзи, называемые баяном (или ресничками), установлены так, чтобы только пропускать воздух. Свет практически не проходит - в камерах и днем и ночью - круглые сутки - горит лампочка (тут только до меня дошли слова известной песни - "Таганка, все ночи полные огня…"). Есть еще две решетки - решки. Одна кованная, еще немецкая, с крупными ячейками - сантиметров 20, другая мелкая - фарш - из арматуры, с размером ячейки меньше спичечного коробка - уже наша.

Стены - невероятно-грязно-коричневого цвета. Похоже, они когда-то были белыми. Говорят, что капремонт здесь не делался еще со времен Германии - точнее, окончания войны. Очень похоже на то. Эта тюрьма - одно из немногих зданий, что уцелели от старого Кенигсберга. При немцах в таких хатах - говорят - сидело по два человека. Да, вдвоем здесь было бы более-менее сносно.

Размеры камеры - 3,60 на 1,70, высота - около 2.50. На 10 человек. Сейчас даже туалеты порой больше делают.

В углах - огромные древние паутины и такие же огромные пауки. Паук и паутина - один из основных воровских символов и поэтому очень часто встречается на татуировках. Трогать паука по зэковским поверьям нельзя - что-то вроде священного животного. Можно в крайнем случае переселить. Но в хате 105 их видно особо уважали и не трогали вообще. Зато хоть мух не было.

Рулил в хате Санек. Ему было тогда 35.. Досиживал третий год своей пятой (и, вероятно, не последней) ходки, что в сумме набрали уже 13 годков. 35 минус 13 равно 22. Сидеть начал в 17. Итого 5 на свободе - 13 в тюрьме. Раньше пхнул по понятиям, но в авторитеты не рвался. Сейчас же подустал, начал задумываться о жизни. Лицо на удивление доброе и даже детское. Никто с первого разу не давал Саньку ни его 35, ни пятую ходку. За ушлого угрюмого зэка все, кто заходили в хату, принимали меня - и делали круглые глаза, когда узнавали как оно на самом деле.

После короткой спокойной беседы (кто, откуда, статья) определил мне верхнюю шконку ("пальму") над собой. Заварил чифирку. Когда я вскоре завалился спать (после бессонных ночей карантина), уже сквозь сон почувствовал, как он набросил на меня свое одеяло. И даже то, что я узнал о нем позже, не притупило чувство благодарности за ту проявленное сочувствие.

Но этому моменту еще предшествовал один инцидент. В 105-ю хату нас с карантина закинули вдвоем - был еще один парень лет 27. Когда мы вошли, один из зэков, спящий на верхней шконке, поднял голову, издал возглас удивления и обратился к вошедшему за мной:

"У тебя есть выбор - либо ты сейчас ломишься с хаты либо я предъявляю тебе".

Тот в ответ, что он собой ничего не чувствует и останется в хате.

"Тогда стой возле тормозов и не двигайся. Ты долбишся в жопу и в рот берешь".

Он в отказ - ничего подобного, за базар ответишь и все такое.

Вступает в беседу Санек и обращается к Сереге (так звали обвинителя) - "Ты уверен? Ты его знаешь?" - "Да, это Воха, к тому же терпила по моему первому делу, земляк из Балтийска. Я слышал о нем от правильных людей, что он под дурью брал за щеку и просил, что бы ему заехали в жопу, когда они каких-то телок таскали".

Санек обращается к Вохе - "Это правда?" - "Нет. То что у него терпилой был, признаю, на суде показания давал, а все остальное - чёс". "Отвечаешь?" - "Отвечаю". "Подтвердить сможешь?" - "Смогу". "Сидел?" - "Полгода в СИЗО, сейчас под условняком ходил". "За что взяли?" - "Менты, падлы, подставили, гоп-стоп вешают".

"Тогда вот такое будет решение" - говорит Санек - "вы, ребята, понятия знаете - каждый из вас должен обосновать свои слова. Сроку вам 10 дней. Отписывайте по тюрьме, на волю - как хотите. Сроку даю вам более чем достаточно. На тебя, Серега, есть подозрение, что ты напраслину на парня хочешь навести в отместку за прошлое. Терпил у нас не уважают, но и под шконку за это не загоняют - это ваши дела. На тебе же серьезное обвинение - знаешь, что будет, если подтвердится. А пока - ты под подозрением. К посуде и продуктам не прикасаться, с общих кружек чай не пить. Твой шконарь - пока под окном (в холода это самое плохое место в хате - сквозняк и дубарь все равно, что на улице - трудно пролежать даже час). Если кто с тобой место делить захочет - пока ты под подозрением - без проблем".

Никто так с Вохой его шконарь и не делил. Серега нашел еще свидетелей (очевидцев, как говорят в тюрьме - свидетелей там не любят), которые подтвердили его слова. А Воха так и никого не искал. Сидел и обреченно ждал своей участи, которую, как он понял, ему не избежать.

Видя такой расклад, Санек даже не дождался отведенного им самим сроку и потребовал объяснений, в ходе которых приложился ногой к физиономии Вохи (предварительно аккуратно сняв тапочек). Тот все еще отказывался. Тогда Санек все же дождал до сроку и объявил Воху петухом. С дальнейшим избиением ногами - петухов руками бить, оказывается, нельзя - можно "законтачиться".

Попробовал тот сломиться с хаты, но опера не захотели его переводить - нам, говорят, по фиг - девать его некуда, делайте с ним, что хотите. После этого он самостоятельно переселился под шконарь, хотя Санек все же разрешил ему жить на его шконке - на бетонном полу в такой холод протянуть хотя бы несколько часов, по-моему, было невозможно, но он смог. Когда менты заходили на проверки, смеялись и говорили ему - подай-ка звук, чтобы знать живой ли. Один раз просто сапогом заехали - Воха промычал что-то от боли. "Ааа, значит живой" - сказал мент и пошел дальше.

С усилением холодов Воха все-таки из-под шконки вылез и жил тихонько на своем шконаре, о чем-то разговаривая сам с собой. Когда в хате пили чай, ему тоже наливали в его кружку, давали сигареты. Он сам, без принуждения, регулярно подметал хату и время от времени начинал доказывать что, он не петух. Потом снова соглашался.

Позже, уже после Нового Года, уехал на этап на следствие в свой городок. Когда вернулся - закинули его в другую хату. Он снова затихарился и не сказал, кто он. На этот раз ему повезло меньше - били долго, с хаты таки сломили, сделали объяву на всю тюрьму. После осел он где-то в обиженке и больше о нем слышно не было.

А еще в карантине вел он себя достаточно нагло и попробовал даже безо всяких причин, чтобы показать свою крутизну, заставить человека "упасть на тряпку" - убирать хату. Решил наверное действовать по старой зоновской присказке - "Лучше гнать, чем быть гонимым". Но все обернулось наоборот. Получил в ответ по морде. Не по понятиям, конечно, но конфликт разрулили.

А посадили Воху, как оказалось, за мешок картошки. Бабулька торговала на улице, он подошел, хотел забрать у нее выручку, но ее то ли не оказалось, то ли бабулька не дала. Тогда он взял мешок картошки, который она продавала, кинул на плечи и попробовал свалить, но как раз поблизости оказался наряд милиции. На следствии он говорил, что просто помогал бабуле перенести мешок через дорогу. А как у него еще не закончилась условная судимость за хулиганство, то мешок картошки обошелся ему, вероятно, лет в несколько.

А Санек вел себя очень спокойно, любил порассказать всякие зэковские истории, о том как было раньше. До выхода ему оставалось около полугода. Родных и близких у него не было. Какая-то двоюродная тетка где-то в селе - вот и все.

На свободу он идти боялся. Ни дома, ни семьи. И ждал освобождения со страхом. Это было видно невооруженным глазом. Да он и сам этого особо не скрывал в разговорах со мной. Частенько расспрашивал о всяких житейских мелочах - вплоть до того, как ехать на троллейбусе, покупать билет и т. п. Как добраться до вокзала - жил он (и его тетка) где-то в деревне вдалеке от областного центра. Он просто панически боялся идти через город, садится в троллейбус. Боялся женщин - сам говорил, что их у него за его 35 лет было не больше, чем промежутков между отсидками. Да и то - с натяжкой. Часто длинными ночами он тихонько просил меня рассказать ему о жизни - что делать, может чем заняться и как. Частенько говорил, что делать ему на свободе нечего - выйду, говорит, маленько погуляю, пока не поймают в очередной раз на какой-то мелкой краже - и снова сяду.

Здесь же он чувствовал себя как рыба в воде. Все ему было знакомо, не надо было думать о крове и хлебе. Он даже на прогулки ходил максимум раз в неделю. Пользовался определенным уважением - умел красиво подрассказать молодежи о понятиях и жизни. Хотя к молодым, растопыривающим пальцы, относился с иронией и мог удачно посмеяться с их детской наивности.

Санек, как оказалось, был регулярным осведомителем - стучал, то есть. Начал догадываться я об этом уже месяца через два или три пребывания в хате. Позже, в других хатах, это подтвердили.

Хоть никого родных у него не было, он регулярно, где-то раз в месяц, ходил на свиданки. Говорил, что скентовался с мужиком одним за год совместной отсидки, вот он к нему и заходит. Также раз в месяц получал передачи - всегда приблизительно одно и то же - простые сигареты, грузинский чай, немного сала, карамельки. Позже приходилось слышать о таких передачах - ими опера рассчитывались со своими нештатными сотрудниками. А брали их с общаковских передач в качестве мзды за попустительство. Интересный получался круговорот сигарет в природе.

К нему в хату забрасывали тех, кто был им интересен и только первоходов, чтобы оградить Санька от нежелательных встреч.

Почему так, почему он боялся ехать на зону - не знаю. Скорее всего, ему просто все надоело и он хотел какого-то, хоть временного, спокойствия. Опера предоставили ему определенные гарантии спокойной жизни, по крайней мере в тюрьме, в обмен на информацию.

Надо признать, что Санек никогда не расспрашивал никого, и не выуживал ничего. Да, с другой стороны, и не надо было - язык наименьший из членов тела, но кто может обуздать его. Ночи и дни тянутся ой как долго - а поговорить с кем-то хочется. Людей так и перло рассказать о своих подвигах.

Но вот у него вдруг появилась цель - Санек влюбился…

В "пятом корпусе" в начале 1994 г. "петухов" отсадили в т.н. "петушиную хату" ("петушатник") - камеру №133.
В Советское время в камерах туалетов не было, заключенные пользовались баками-"парашами", а дважды в день – утром и вечером их выводили в туалет ("север"), имевший два помещения и располагавшийся напротив расстрельной камеры. Им же пользовались и надзиратели. Когда в последний период Советской власти (в конце 1989 или начале 1990 г.) в камеры подвели воду и устроили там отдельные туалеты, дверь одного из "северов" закрыли, а второй перешел в пользование исключительно надзирателей.
Когда "пятый корпус" в конце 1993 г. был уже перегружен смертниками, бездействующий "север" в течение месяца приспособили под камеру, которой дали №133. В отличие от всех других, она имеет гораздо больший размер (3,1х3,25 м) . В туалете оставили одно "очко", поломали бетонный умывальник, слегка подремонтировали стены, поставили "шконки". Первоначально "шконки" в ней были расположены буквой "Г" вдоль двух стен, затем добавили еще одну двухместную одноярусную шконку вдоль третьей стены (буквой "П"). От туалета осталось не имеющее жалюзи большое зарешеченное окно – предмет зависти других камер, обитатели которых страдали от недостатка свежего воздуха и не видели солнечного света. "Иногда, при одновременном открытии и нашей, и их "кормушек", я видел это чудо - солнечный луч! И каждый раз не мог скрыть чувство зависти",- вспоминает бывший узник расположенной напротив камеры №125.- "Теперь, в Гобустане, у меня в камере окно без намордника, и в солнечные дни поток света на 1-2 часа в день заливает камеру. В эти часы я перемещаюсь по камере за лучом, стою или сижу под ним, радуясь, как дитя!"
В камере поставили длинный стол и скамью, забетонированные в полу. Получилась нестандартная 4-местная камера. В дальнейшем к "шконкам" наварили второй ярус, и там можно было разместить до 8 человек. На деле количество "жильцов" временами доходило до 14 человек.
Туда отсадили всех "испорченных", за исключением упомянутой "Эльмиры ханым", которую попросил оставить в своей камере его "муж". Контролёры смотрели на такую "любовь" просто и не препятствовали "семейным" гомосексуальным отношениям, которые были неотъемлемой частью уголовного мира. Кстати, сами контролёры, как утверждают ветераны "пятого корпуса", не соблазнялись на услуги "петухов".
Интересным было то, что к "петухам" подсадили "неопортаченного" - Э., который попал в "пятый корпус" летом 1994 г. Э. был очень обеспокоен этим и просил удалить его от "петухов". Да и сами "петухи" тоже просили убрать его из камеры. Однако администрация ни в какую не соглашалась, и тогда заключенные придумали, как быть Э., чтобы не оскверниться. Он должен был не допускать никого к "кормушке", сам получать пищу на всех в свою посуду и отливать каждому в его миску. И в дальнейшем туда нет-нет, да сажали "неопортаченных".
Но это было лишь начало. После побега, как и все камеры (за исключением "армянской" №126), эта тоже стала местом издевательств. Камеру открывали в последнюю очередь, и эта сцена была завершением утреннего цикла пыток. В ходе "операции пресс" содержавшихся в ней заключенных тоже били, но до избиения они должны были на четвереньках с лаем бегать по коридору подобно собакам, облаивать и кусать друг друга. Других заставляли под ударами танцевать и петь, бегая по коридору. Иных "спаривали", заставляя совершать друг с другом гомосексуальные акты. Это доставляло неописуемое удовольствие хохочущим истязателям. После примерно часа такого "развлечения" в полуживом состоянии заключенных забрасывали в камеру.
В дальнейшем, когда количество заключенных в камере выросло до 14 человек, администрация начала им потакать, и в их компанию специально подсаживали "неопортаченного" заключенного, который чем-то не угодил администрации. Естественно, что вскоре против него начинался "беспредел", подобный тому, что испытывали сами "петухи" в обычных камерах. "Беспредельно опущенные" мстили помещенному к ним "беспредельщику", и заключенный в конечном счете оказывался "опущенным", а затем убитым или умершим от болезней. Это была "пресс-хата" похлеще Фединой .
По словам свидетеля-смертника, "содержащиеся в этом камере мучались от желудочно-кишечных заболеваний и тяжелой формы туберкулеза. Камера была настоящим моргом. Было время, когда каждую неделю из камеры выносили 1-2 трупа. Стоны и крики, доносившиеся из этой камеры, невозможно описать". Смерти при этом, как водится, списывались на самих заключенных.
Отмечу, что в этой камере своими зверствами отличался и вышеописанный Расул, который таким образом мстил за свое унижение и, с другой стороны, удовлетворял свою гомосексуальную манию.
Другим знаменитым обитателем этой камеры, говорят, был некто Г. с характерной кличкой "Кинг-Конг" (или "Мангука") - единственный старожил камеры, кто смог пережить всю ее 4-летнюю историю. Возможно, этому помогло то, что он от рождения был душевнобольным и не принимал близко к сердцу те издевательства, которым подвергался. Сам он был безобидный, неавторитетный зек, не "петух", из тех, кого называют "бедолага" и "джындыр" (тряпка, оборванец). А кличку свою он заслужил тем, что во время пресса, когда он потерял все передние зубы, его клыки высовывались изо рта, выглядя особенно страшно на фоне опухшего и почерневшего от побоев и грязи лица . Сам он выговорить своё "погоняло" не мог, называя себя "Кинко", хотя вряд ли понимал, что означает эта кличка.
"Кинг-Конг" отличался тем, что игнорируя все наказания, высовывался в "кормушку" сразу, как ее открывали, и начинал, обливаясь слезами, побираться, выпрашивая сигарету, кусочек сахара либо кусочек газеты для самокрутки. "Кормушка" в 133-й камере была еще туалетной, большого размера, чтобы иметь полный обзор (а может, для передачи "параш"), и не имела обычного защелкивающегося при закрывании замка. Поэтому на ней была приколочена щеколда и временами, видимо, для комиссий на нее навешивали висячий замок.
Как только на "кормушке" щелкала щеколда, "Кинг-Конг" сразу высовывал из кормушки руку, плечо и голову. Некоторые "шутники"-надзиратели, зная эту его привычку, перед открытием "кормушки" заранее подготавливали ведро или банку холодной воды. Когда "Кинг-Конг" высовывался в открытую "кормушку" и поворачивал кверху свой беззубый клыкастый рот, его под издевательский хохот окатывали водой. Иные надзиратели проделывали это по несколько раз за смену, но отучить беднягу высовываться так и не смогли. Чаще всего он хоть что-то для себя урывал.
"Бедолаги" 133-й камеры жили одним днем, и такое существование иногда принимало совершенно уродливые формы. Например, для них настоящим праздником были дни, когда кто-то умирал в их или ближайшей камере. В этот момент подученный сокамерниками "Кинг-Конг", воодушевившись, начинал кричать, требуя чай, сахар, табак, в противном случае угрожая рассказать следователю об обстоятельствах смерти покойного. В дальнейшем, когда корпус начали посещать различные комиссии, он тоже пользовался этим незамысловатым шантажом. Не успокаивался, пока не получал жменю сахара, пару заварок чая, пачку-две каких-нибудь дешевых сигарет без фильтра. Камера гуляла! Но только до следующего утра, когда на техосмотре ее усиленно "прессовали". Как выражались по этому поводу заключенные, вчерашнее удовольствие "вытекало через нос"...
Впоследствии 133-я "хата" из "петушатника" стала "шерстяной". "Голубых" обитателей 133-й "хаты" разбавили другими "мастями". На тюремном жаргоне "шерстью" обычно зовут "ссучившихся" блатных. Есть мнение, что, если правит "шерсть", то это одна из разновидностей "красной масти", так как "суки" специально культивируются администрацией и творят беспредел по отношению к "правильным" заключенным.
Интересно, что в Советское время, ошибочно полагая, что изоляция "голубых" заключенных от "черных" исправит ситуацию, как-то раз в порядке эксперимента отсадили "обиженных" в отдельную колонию. И что же? Спустя некоторое время в "петушиной зоне" появилась копия воровской иерархии - со своим "паханом", "мужиками", "понятками" и даже собственными "петухами" . Так что 133-я камера являла копию "беспредела" всего корпуса.
Осталось добавить, что после этапирования последних смертников в Гобустан в один период в 133-ю камеру собрали со всей Баиловской тюрьмы венерических больных

Сейчас, когда "пятый корпус" стал обычным следственным корпусом, в этой камере содержатся заключенные с венерическими заболеваниями.
По нормам СИЗО советского времени, норма для 4 человек.
См. также главу "Беспредел"
Сейчас уже нет и их.
Г.Ф.Хохряков. Парадоксы тюрьмы. - Москва, "Юридическая Литература", 1991, стр. 85-86

Опущенные, петухи, гребни, пинчи, отверженные, зашкваренные, обиженные – этими и многими другими названиями обозначаются представители одной из самых знаковых тюремных мастей, которая занимает низшую ступень в тюремной иерархии.
Основной чертой этой касты является пассивный гомосексуализм: добровольный или принудительный. Но не каждый петух регулярно практикует гомосексуальные связи.
Петухи в тюрьме - кто это? Опущенные в рамках тюремного быта являются кастой неприкасаемых. Как живут опущенные в тюрьмах? Они живут отдельно от полноценных членов тюремного сообщества: под кроватью («под шконкой»), возле туалета. В крупных лагерях для них выделяются отдельные бараки, которые называются петушатниками.
Опущенные пользуются отдельными предметами быта.
Жизнь опущенных в тюрьме очень тяжела. Петухи выполняют самые грязные виды работ. Существуют несколько теорий происхождения этой касты. Согласно самой распространенной версии, опущенные выделились в отдельную тюремную прослойку после реформы 1961 года. Она разделила лагеря по строгости режима содержания: матерые зеки, рецидивисты стали жить отдельно от первоходочников. Первоходочники – это, как правило, молодые люди, стремящиеся к конкуренции во всех сферах жизни, они не знали тюремных устоев и при отсутствии надзора более опытных заключенных их быт со временем становился все более диким.
Опущенным может стать любой заключенный. Но некоторые категории людей определяются в эту касту автоматически или с большой вероятностью. Сюда относятся: Люди, которые практиковали гомосексуальные связи на воле. Заключенные, попавшие в МЛС за изнасилование несовершеннолетних детей. Люди, родственники которых работают в правоохранительных органах.
Ниже приводится, за что опускают в тюрьмах. Обычно это различные серьезные нарушения правил тюремной жизни: Неуплата карточного долга. За невозвращенные долги в тюрьме приходится платить кровью, а единственной альтернативой, позволяющей сохранить жизнь, является оказание секс-услуг. Телесный контакт с другим петухом вне сексуального акта. Этого петуха после таких инцидентов очень жестоко наказывают (вплоть до убийства), но человек, с которым он контактировал, опущенным быть уже не перестает никогда.
Слабость характера, неумение постоять за себя. За некоторые вещи (например, за посылание на …) нужно обязательно спрашивать ответ. Если оскорбленная сторона этого не сделает, то она может потерять весь свой авторитет и перейти в категорию обиженных. Стукачество. Кража имущества у других арестантов. Опускание другого человека без серьезного повода. Смазливая внешность, высокий голос, жеманность – эти факторы увеличивают вероятность получения прописки в петушином углу.
Обязанности и запреты обиженных В круг обязанностей опущенных входит выполнение самой грязной работы, такой как мытье туалетов, вынос параши, чистка канализации, уборка цехов. Другие зеки не могут брать продукты, которыми питаются петухи. Опущенные моются из отдельных умывальников. Они должны уступать дорогу другим заключенным. Разговоры с представителями других каст должны быть ограниченными.
Если заключенный не является гомосексуалистом и не сидит по «петушинные» статьям, то опускают петуха в тюрьме только за злостные проступки. Следовательно, чтобы избежать участи обиженных, он должен следовать правилам тюремной жизни. Кратко о том как в тюрьме не стать петухом: Следить за своими словами. Не раскрывать излишних подробностей сексуальной и личной жизни, никого не оскорблять без оснований. Иметь гордость. Уметь постоять за себя и запросить ответ с обидчика. Минимизировать контакты с петухами. Сюда входит и воздержание от участия в их избиениях и изнасилованиях. Даже в тюрьме нужно оставаться человеком, и человечность там ценят. Не воровать у своих, не стучать, не сотрудничать с администрацией.
Заключение Теперь вы знаете, как живут в тюрьмах геи. Такое явление, как наличие касты опущенных в тюрьме – это дикий феномен, пережиток тяжелого прошлого страны. Но, несмотря на то, что со временем внутренние порядки исправительных учреждений смягчаются, эта прослойка по-прежнему существует, и с данным печальным фактом приходится мириться.

— На самом деле, не так много, скажем, серьезных косяков, за что тебя могут «опустить». В первую очередь, наверное, по отношению опять же друг к другу. То есть кто-то кого-то сдал, ты непосредственно человека подставил, и он за это получил срок. Общение с «обиженным», то есть ты в ту же категорию попадаешь.
— Общение – это чисто общение?
— Нет, это не то что бы общение. Это не словесно. Это то, что ты с ними сел, скажем, поел с ними, чай попил, лёг на их место, такие ситуации, которые как бы сближают друг с другом.
— А если притронулся?
— Если притронулся, за такое, наверное, не «опустят». Замечания могут сделать, но «опускать» не будут.
— А руку пожал если?
— Ну, это, пожалуй, сугубо индивидуально наверно, от лагеря зависит, от людей. То есть если захотят, найдут сто поводов. Но, как правило, рукопожатие — это не повод, чтобы человека загнать в «гарем». Хотя могут, конечно, из-за этого. На самом деле, еще есть, так называемые, «пресс-хаты». Есть какие-то ситуации, когда ты попадаешь, когда ты человек, который, допустим, в чём-то не сознается или какой-то своенравный, для администрации неугодный, т. е. попадаешь в такую камеру непосредственно, где тебя чисто физически могут изнасиловать, какие-то действия с тобой сделать, просто тебя на парашу закинуть. Т.е. не по справедливости, это беспредельная хата. Те люди, конечно, там такие, на которых уже пробы, скажем, негде ставить и которым уже деваться особо некуда. Вот они идут на поводу администрации, они, конечно, уже там совершают какие-то действия.
Существуют карточные долги. Т. е. игра как бы считается — святое. Карточный долг – святое. Бывают такие ситуации, что люди не могут вовремя отдать. Бывают очень азартные люди, которые играют, не соображают. Думают, что они этот вопрос как-то потом урегулируют. Но, как правило, нифига у них ничего не получается. И у них начинается, соответственно, проблема. Постепенно, постепенно этот человек тоже может уехать в «гарем» к «обиженным».
За крысятничество, само собой, могут загнать обязательно в «гарем». Не всех, конечно. Объясняют причины. Кто как преподнесет, кто как объяснит, всё зависит от этого. Бывают слабохарактерные люди, они выбирают такой путь и сами туда заезжают. Им там проще жить.

— Отчего им там проще жить?

— Ну как бы просто уже не надо ничего соблюдать. Ниже же ты уже никуда не опустишься. То есть ты просто махнул на себя рукой и уехал туда, живёшь уже, существуешь.
— Когда решают, в «гарем» отправить или нет, это какой-то суд собирается или что вообще происходит?
— Ну да решение выносят всё равно люди те, которые имеют слово в лагере. Не всегда это, допустим, «смотрящий». То есть это бывают непосредственно мужики просто, которые собрались, которых накрывают все поступки этого человека и вот они выносят такое решение. Но опять же, конкретно должен быть тот человек, который отвечает в лагере за порядок, за, скажем, понимание осужденных. «Смотрящий», либо «вор», либо «положенец» какой-то — эти люди должны окончательное решение вынести. И опять же, это непосредственно на их совести должно всё остаться. Правильно они вынесут, либо неправильно.
— Если, например, они вынесли свой вердикт, а человек и не согласен?
— В любом случае человек не согласен. Но тут уже, скажем, против законов не попрешь. То есть тут, как есть, так есть. В любом случае, можно как-то себя оправдать. Но, как правило, назад дороги нет. Выбор всегда есть. Во-первых, ты как бы можешь сразу прекратить это. То есть ты понимаешь, что это произойдет и что-то должен сделать. Кто-то вены вскрывает. Кто-то ломится с «хаты». Какой-то выбор у тебя есть. Редкий случай бывает, когда это все внезапно произошло, какие-то там обстоятельства. Не смог ты нечего сделать. Бери нож, режь тех, кто это совершил.
— Если ты зарежешь обидчиков, это как-то тебя оправдает?
— С «гарема» ты уже не выйдешь, но, по крайней мере, к тебе уже не буду приставать.

— «Обиженные» тоже пользу приносят?

— Они тоже пользу приносят. Во-первых, самое главное, что вся уборка на них. Вся уборка, вся грязная работа, ассенизационные работы, то есть вся грязь, короче, на них. Без них никуда.
На сегодняшний день нет уже понимания татуировки, партаков, так скажем, как это было раньше. Раньше это каждая статья, этот был определенный какой-то знак: купала, отсиженные срока, воровские звёзды. Было понимание. Почему портаки были сделаны? Чтобы не задавать лишних вопросов. Человека не принято было спрашивать. А по наколке ты мог прочитать весь его жизненный путь. Поэтому строго отмечалось, каждая наколка должна была по рангу быть. Т. е. по соответствию, если есть звёзды, ты должен соответствовать звездам. Есть какие-то определенные наколки, которые заставляли стирать стеклом и лезвием, и полотенцами. Стирали не соответствующие наколки. На сегодняшний день это уже нет.

— Какой-нибудь гуманоид, который весь в татуировках, зайдёт и ничего ему за это не будет?

— Нет, сейчас уже не знаю, как «Мара сальватруча», наверно, там половина таких зэков. То есть эти наколки все вообще половина ничего не значат. Такой тюремной конкретной тематики уже нет. Сейчас, порой, можно встретить человека, который первый раз заехал и у него наколок больше, чем у любого полосатого, и не поймёшь, что наколото.
— Ну, а если захотят, как ты говоришь, докопаться, могут же и за татуировки?
— Ну, если захотят, могут докопаться до чего угодно: как ты ходишь, почему туда смотришь, не там сел, туда плюнул, чем занимался по воле, почему вот так ешь, а не так. Наколка как бы один из предлогов будет.
Сейчас многие подвержены, скажем, носить сережки, клипсы всякие, не знаю, «пирсинги». Все это в тюрьме вообще не приветствуется. Это как бы первый повод найти причину, чтобы до тебя докопаться, и это всё надо объяснить почему: либо ты пират, либо ты гей. Это тяжело всё будет понять. Понятно, одно дело воля, ты там всё это носишь, ходишь, ты свободный человек, выражаешься так. А в тюрьме эти вещи вообще не понимают. И это будет не понятно, и ты это не сможешь объяснить.
Есть такие люди, без которых тоже никак. Это, так называемые, «хозобслуга». Есть «шныри», так называемые, которые смотрят за уборкой, посудой, наведением порядка. Без них никуда.
— Это стрёмно?
— Человек сам выбирает этот путь. Каждый для себя как-то это делает. Ну как бы в общем принятом смысле, да. Это не достойно порядочного арестанта, но есть люди со слабым характером, есть кто-то просто — им так проще жить.
Если ты понимаешь, что все против тебя, всё что-то не так складывается, надо всегда действовать. Скажем так, действие оправдывает. Победителей не судят.