Ницше не является первооткрывателем идеи "сверхчеловека", её заложили такие видные философы, как Гегель, Фейербах, Штирнер, Кьеркегор, он лишь довёл идею, как говорится, "до ума". Ницше считал, что есть мораль господ и мораль рабов, которые часто взаимно не понимают друг друга. Знатный человек отделяет от себя существ, выражающих собою нечто противоположное своему возвышенному, гордому состоянию: он презирает их. Следует заметить, что в этой морали первого рода противоположение "хороший" и "плохой" значит то же самое, что "знатный" и "презренный". Презрением клеймят человека трусливого, малодушного, мелочного, думающего об узкой пользе, а также недоверчивого, со взглядом исподлобья, унижающегося, - собачью породу людей, выносящую дурное обхождение, попрошайку-льстеца и прежде всего лжеца: все аристократы глубоко уверены в лживости простого народа. Люди знатной породы чувствуют себя мерилом ценностей, они не нуждаются в одобрении, они созидают ценности. Тут мы видим на первом плане чувство избытка, чувство мощи, бьющей через край, счастье высокого напряжения, сознание богатства, готового дарить и раздавать: и знатный человек помогает несчастному, но не или почти не из сострадания, а больше из побуждения, вызываемого избытком мощи. Знатный человек чтит в себе человека мощного, строгого, сурового, властвующего над собой. Думающие так знатные и храбрые люди слишком далеки от морали, видящей в сострадании, или в альтруистических поступках, отличительный признак нравственного, они весьма осторожно относятся к сочувствию. Глубокое уважение к древности и родовитости есть типичное в морали людей сильных; и если, обратно, люди "современных идей" почти инстинктивно верят в "прогресс" и "будущее", все более и более теряя уважение к древности, то это уже в достаточной степени свидетельствует о незнатном происхождении этих "идей". Люди властвующие уверены, что обязанности существуют только по отношению к себе подобным, по отношению ко всему чуждому можно поступать по благоусмотрению или "по влечению сердца" и, во всяком случае, находясь "по ту сторону добра и зла". Способность и обязанность к долгой благодарности и долгой мести, изощренность по части возмездия, утонченность понятия дружбы, до известной степени необходимость иметь врагов (как бы в качестве отводных каналов для аффектов зависти, сварливости и заносчивости, - в сущности, для того, чтобы иметь возможность быть хорошим другом) - все это типичные признаки морали знатных . Уже в этом произведении обозначаются характерные признаки "сверхчеловека", развёрнутые далее в "Так говорил Заратустра". Заратустра, или сам Ницше, оказываются двойниками Раскольникова, с той только разницей, что их суждения вследствие их одиночества, не может ничто ограничить, в то время как главной проблемой Раскольникова является то, что его мать и сестра по высказанной им теорией подходят под категорию "вошей", "отребья", которую он, как Наполеон, как "сверхчеловек", должен уничтожить не медля и не раздумывая, исключить и сомнение, и жалость. И самое интересное в этом то, что, убив старуху-процентщицу и не выдержав этого убийства, герой Достоевского не отказывается от этой теории, не разуверяется в ее истинности, а лишь осознает, что непригоден для роли Наполеона. В каждом человеке, пусть незаметно и неосознанно даже для него самого, живет желание быть великим. И как бы ни было оно запрятано от других и прежде всего от себя самого, оно все-таки существует, это "эго", и дает о себе знать при каждом удобном случае. Ницше уверенно продвигает идею пусть и высшего существа, но обладающего яркими отличительными признаками, индивидуальностью. Даже в "Так говорил Заратустра", где речь идет о "преодолении" человека, где, как кажется, если и можно говорить о сверхчеловеке как цели человеческого развития, то только в качестве нашей общей, "родовой" цели, даже там у Ницше прорывается убеждение в абсолютной самобытности конкретного человека и требование к раскрытию этой самобытности в единстве души и тела. Обращаясь к "презирающим тело", его Заратустра восклицает: "Я говоришь ты и гордишься этим словом. Но больше его - во что не хочешь верить - тело твое с его большим разумом: оно не говорит Я, но делает Я. Орудием и игрушкой являются чувство и ум: за ними лежит еще Само. Само ищет также глазами чувств, оно прислушивается также ушами духа. // Само всегда прислушивается и ищет: оно сравнивает, подчиняет, завоевывает, разрушает. Оно господствует и является даже господином над Я. // За твоими мыслями и чувствами, брат мой, стоит более могущественный повелитель, неведомый мудрец, - он называется Само. В твоем теле он живет; он и есть твое тело" .

Загадочное "Само", ассоциируемое Ницше с телом человека, - это подсознательная, глубинная полнота личности, в которой нет никакого различия души и тела и которая полностью определяет все движения и устремления души и тела. Ницше упоминает это "Само" только для того, чтобы отвергнуть взгляды "презирающих тело", и это не позволяет ему более ясно сформулировать мысль о том, что именно Само и является той движущей, той творческой силой, которая пересоздает человека и ведет его к сверхчеловеку. Тем не менее эта мысль явно проскальзывает в его словах: "Даже в своем безумии и презрении вы, презирающие тело, вы служите своему Само. Я говорю вам: ваше Само хочет умереть и отворачивается от жизни. // Оно уже не в силах делать то, чего оно хочет больше всего, - созидать дальше себя. Этого хочет оно больше всего, в этом вся страстность его" . Термины "животное", "человек" и "сверхчеловек", которые заставляют некоторых интерпретаторов говорить об "антигуманизме" Ницше и о забвении им божественного начала личности, на деле служат лишь метафорическому описанию этапов развития личностного начала - укорененного в бытии и принадлежащего бытию как таковому. В этом смысле можно было бы назвать позицию Ницше сверхгуманизмом, поскольку он не просто отвергает отдельную эмпирическую личность за ее несовершенство и творческую "немощь", а требует ее "преодоления", обращаясь в ней к ее потенциальной бесконечной творческой силе, т.е., по существу, утверждает ее абсолютность в самом бытии. И именно полагание "потенциальной" абсолютности личности (каждой эмпирической личности!) заставляет его быть безжалостным к ее внешней форме, к ее "видимости", которая должна быть преодолена через раскрытие ее подлинной абсолютной полноты. "Я люблю тех, - говорит Заратустра, - кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту. Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою - а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека". Та "земля", о которой идет здесь речь - это полнота бытия, и ее невозможно найти нигде, как только в личности; принесение себя в жертву "земле" ради рождения сверхчеловека - это "преодоление" своей эмпирической ограниченности через раскрытие в себе не только абсолютного основания своей ограниченной личности, но и абсолютного основания бытия всего мира. "Сверхчеловек" в этом контексте есть то состояние личности, в котором она осуществила это раскрытие и сделала зависимость мира от своей бытийной полноты явной и "эффективной" для выстраивания новых, органичных и разумных, отношений с миром.

Говоря о воплощении и отражении идей сверхчеловека в произведениях Достоевского, необходимо чётко осознавать: калек с Ницше у него нет. Возможно говорить лишь об их одинаковом мироощущении. Даже чисто хронологически можно установить невозможность заимствование Достоевским у Ницше: смерть первого датируется 1881 годом, а Ницше заканчивает своего "Заратустру" лишь в 1885 году.

Вспомним "Преступление и наказание". Ведь Родион Раскольников по сути не кто иной, как носитель идеи свeрхчеловека. Эта его теория о том, что весь мир делится на "Наполеонов" и "вошей", разве не сестра она учению Ницше, в котором тоже "отребье" приносится в жертву сверхчеловеку? Через шесть лет после "Преступления и наказания" Достоевским закончены "Бесы". И если в "Преступлении" Родион Раскольников представлял в единственном числе, самоличную идею о "вошах" и Наполеонах, то "Бесы" - это строгий хаос Раскольниковых, где едва ли не каждый герой мнит себя сверхчеловеком, доказывая право свое либо на самоубийство, либо на убийство "отребья" и "вошей". И даже вроде бы не криминальные персонажи, например, "великий поэт и писатель", Кармазинов, находятся на волне идеи о неравенстве. Прямым текстом заявляет он об этом, говоря об окончании своего творческого пути не балу у Юлии Михайловны: "Там, в Карльсруэ, я закрою глаза свои. Нам, великим людям, остается, сделав свое дело, поскорее закрывать глаза, не ища награды. Сделаю так и я" .

Впрочем, перечисление "сверхчеловеков" явно затянулось, а о главном из них и наиболее подходящем для этой роли герое так почти ничего и не сказано. Человек этот какой-то непостижимой силой заставляет даже Петра Верховенского рядом с собой чувствовать себя шутом. Человек этот не боится ничего, не может любить, не знает слабостей. Он устраивает себе испытание за испытанием: то противостоит обществу, то пускается в разврат, все более и более ощущает в себе великую силу и кончает жизнь самоубийством, так и не найдя ей применения. Он странен для всех, и даже матушка его зовет то принцем Гарри, то Гамлетом. Речь идет о Николае Всеволодовиче Ставрогине. Союза с ним так жаждет Верховенский. Ради достижения этой цели он использует и интригу, и шантаж, и лесть, когда обнаруживается, что ничего не может подействовать: ни угроза, ни панегирики, - вот тогда-то и целует у него руку Верховенский. И в каком-то неистовом, почти сумасшедшем исступлении твердит: "Вы предводитель, вы солнце, а я ваш червяк". Чувствуя за Ставрогиным ту самую силу, которой как раз и не достает ему, Петру Верховенскому, он способен и идет на все, чтобы соединить ее со своей дьявольской хитростью и умением манипулировать силой, когда же это у него не получается, отчаянию нет границ. "Желание и страдание для нас, а для рабов шигалёвщина", - говорит он Ставрогину, причисляя и себя, и его к Наполеонам, а всем остальным оставляя роль недочеловеков. В целом, эпизод этот чрезвычайно похож на сцену искушения Христа Сатаной: и идеи Верховенского необычайно заманчивы, и пустыня, образ ее, присутствует ("Если потребуется, мы на сорок лет в пустыню выгоним"). И фразы бьют не в бровь, а в глаз:". заплачет земля по старым богам" . Николай Ставрогин действительно наделен великой силой, но не знает, куда её девать, и сила эта убивается, не найдя применения, им собственноручно, через повешение. Так, через шесть лет после того, как Достоевский сформулировал теорию "вошей" устами Раскольникова, в "Бесах" он смог показать результат, к которому теория эта непременно должна была привести. От убийства старухи-процентщицы до целой сети разного рода убийств и самоубийств - здесь ясно прослеживается чудовищный прогресс и развитие мысли Родиона Романовича. Фридриха Ницше не могла не заинтересовать эта метаморфоза и уж тем более сама идея, и он, внимательно прочитав "Бесов" Достоевского на французском языке, конспектирует их довольно подробно, включая разговоры с Кирилловым, Шатовым, начиная как это ни странно, с конца и продвигаясь к началу - от предсмертной записки Ставрогина до первых глав. То, что Ницше находит близким своим убеждениям и мыслям, он более четко, без психологического анализа, присущего Достоевскому, воплощает в своих работах. Между написанием "Заратустры" и написанием "Бесов" более десяти лет. И есть все основания предположить, что некоторые идеи Достоевского оказали влияние на ницшеанского Заратустру, послужили катализатором его возникновения. Мысли обоих писателей близки и порой пересекаются, превращаясь из параллелей в совпадения.

Ни в коем случае!

Ницше очень любил Достоевского, чувства, от первого знакомства с его творчеством он сравнивал со своим молодецким восхищением Шопенгауэром, которого можно назвать его учителем. Но вместе с тем Ницше активно и яростно выступал против идей обоих этих авторов.

Взгляды Ницше и Достоевского близки, так как обоих беспокоит проблема нигилизма - утраты, разрушения всех ценностей. Для Достоевского это прежде всего потеря православных ценностей, к которым он призывает вернуться. Соответственно этому он и рисует образ Раскольникова - безбожника, утерявшего все жизненные ориентиры, кроме гордыни, обретающего надежду на духовное исцеление после покаяния.

Для Ницше существует два вида нигилизма - пассивный и активный. Пассивный заключается в отрицании ценности этой жизни и этого "иллюзорного" и "греховного" мира. Именно на пассивном нигилизме, по мнению Ницше, базируется христианская мораль. Активный нигилизм - это разрушение старых, жизнеотрецающих ценностей, уже изживших себя, для освобождения места для новых ценностей, утверждающих эту жизнь. Творцом этих новых ценностей и должен стать сверхчеловек - субъект, наделённый избытком того, что Ницше называл "волей к власти", а в более точном переводе, "волей к мощи".

Сверхчеловек способен к длительному сосредоточенному труду и страданиям, которые он встречает с радостью, ибо преодоление их дарует ему наслаждение собственным могуществом. Он господин своей воли - его "воля к мощи" не разнузданна и не неуправляема, а подчинена ему. Свобода, проистекающая всё от того же могущества, так же важнейшая характеристика человека такого типа. Вот как характеризует свободного человека сам Ницше: "человек собственной независимой деятельной воли, смеющий обещать, – и в нем гордое, трепещущее во всех мышцах сознание собственной мощи и свободы, чувство совершенства человека вообще. Этот вольноотпущенник, действительно смеющий обещать, этот господин над свободной волей, этот суверен – ему ли было не знать того, каким преимуществом обладает он перед всем тем, что не вправе обещать и ручаться за самого себя, сколько доверия, сколько страха, сколько уважения внушает он – то, другое, третье суть его "заслуга" – и вместе с этим господством над собою ему по необходимости вменено и господство над обстоятельствами, над природой и всеми неустойчивыми креатурами с так или иначе отшибленной волей?"

Конечно, это очень неполное описание сверхчеловека, но его уже достаточно, чтобы понять, что Раскольников и сверхчеловек две совершенно разных натуры, практически антиподы.

Раскольников полностью лишён какой бы то ни было мощи. Он лишь нищий студент, терзаемый сомнениями и неуверенностью. Он жаждет власти, но эта жажда проистекает от глубокого чувства собственной ущербности. Даже преступление своё Раскольников совершает, чтобы доказать себе самому, что он хоть что-то стоит ("тварь ли я дрожащая или право имею?"). Раскольников бунтарь, не способный выдержать собственный бунт, а не революционер, он разрушитель всего, и себя в первую очередь, а не творец новых ценностей.

Гораздо больше Раскольников подходит под образ раба и человека декаданса.

«Достоевский - это единственный психолог, у которого я мог кой-чему научиться; знакомство с ним я причисляю к прекраснейшим удачам моей жизни», - говорил Ницше в «Сумерках кумиров, или как философствуют молотом» (1888). И впервые о том, что именно Достоевский со своим Раскольниковым был предтечей Нишце, написал немецкий литературовед Л. Берг в книге «Сверхчеловек в современной литературе» (1897). Потом это повторяли все, кому не лень. Ведь «Преступление и наказание» впервые вышло на немецком под названием «Раскольников» еще в 1882-м. А «Так говорил Заратустра» опубликована в 1883-м.

Но... сам Ницше впервые познакомился с творчеством Достоевского лишь в 1887 году, и начал с «Записок из подполья», причем, изданных на французском (письмо к Овербеку от 12.02.1887). Затем уже Овербек порекомендовал ему «Униженных и оскорбленных». И только в 1888-м философ наконец знакомится с «Преступлением и наказанием», к слову, не только во французском переводе, но и постановке - в том же году роман инсценировали в театре «Одеон»... Подробнее о том, что и когда читал Ницше у Достоевского, и как о том отзывался, рассмотрено в обзоре В.В. Дудкина и К.М.Азадовского «Достоевский в Германии (1846-1921)» (1973).

Теория «сверхчеловека» В романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»

Произведения выдающегося русского писателя Ф. М. Достоевского характеризуются философскими и психологическими соображениями, вниманием к наиболее сложных и неоднозначных вопросов своей эпохи. В романе \ «Преступление и наказание \» остро поставлен моральный вопрос ответственности человека за преступление — и не только перед законом, но и, в первую очередь, перед самим собой, перед своей совестью. Центральным персонажем романа \ «Преступление и наказание \» является Родион Раскольников, носитель теории о \ «сверхчеловека \», которая способна на все, которой все позволено.

Раскольников делит всех людей на два типа: на \ «материал \» и на \ «необычных \» людей, которые способны сказать новое слово в истории. Он отмечает, что \ «необычных \» людей очень мало, и они имеют право власти над другими. Необычные люди, по мнению Родиона, могут даже преступить закон, как, например, Наполеон, Магомет, Ликург. Такие люди не остановятся ни перед маленьким преступлением, ни перед пролитием крови для воплощения своих намерений. Герой убежден, что \ «сверхлюди \» имеют право на преступление, на отрицание любых законов.

Теорию Раскольникова о \ «высших \» и \ «низших \» порождают социальная несправедливость, безысходность, духовные скитания. Страдания его родных, бедность, тяжелое положение сестры и матери толкают героя на преступление. Но он не считает себя преступником. Родион услышал разговор, в котором высказывались схожие мысли, следовательно, их можно смело воплощать в жизнь.

Герой Достоевского настолько уверен в справедливости своей теории, решается проверить, к какому типу людей принадлежит сам. Для этого он решает убить старуху-процентщицу, от которой, по его мнению, люди видят зло. А ее деньги смогут помочь его семье. Кажется, Родион Раскольников руководствуется благородными мотивами, но следователь Порфирий Петрович, который ведет дело Родиона в суде, сразу отмечает: \ «… опасен этот подавленный, гордый энтузиазм в молодежи! \».

Чем же опасна теория Раскольникова? Родион — добрый, честный, чувствительная натура, способная воспринимать чужую боль и готова прийти на помощь. Но пагубная теория сближает его с такими ворами, как Лужин и Свидригайлов, в сердце которых нет ни капли человечности. Конечно, близкие они не характерами, не образом жизни, а мыслями, теориями, идеями.

Лужин — предприниматель средней руки, внезапно разбогатела \ «маленький человек \», которой очень хочется стать \ «большой \» человеком, превратиться из раба в хозяина жизни. Его теории оправдывают эксплуатацию людей ради собственной выгоды.

Свидригайлов лишен совести и чести, в нем раскрываются глубины нравственного падения, он стал на путь преступления через душевную опустошенность. Самым ужасным является то, что Свидригайлов — яркое воплощение того, что ждет самого Родиона Раскольникова после совершения преступления. Раскольникова Свидригайлов и пугает, и притягивает одновременно — ведь он смог переступить закон и жить дальше, наслаждаться этой жизнью. Родиону интересно, как рецидивист может продолжать спокойно жить. А может, это подтверждение его теории. Раскольников, увы, не понимал главного: Свидригайлов был пустой человеком, лишенным нравственных ценностей и сострадания к другим. Духовный мир Раскольникова совсем другой.

Рассуждения Лужина и его средства достижения цели — свидетельство его низости. А Свидригайлов отпугивает Родиона тем, что не имеет никаких запретов. Так же, как и Лужин, герой Достоевского считает себя \ «сверхчеловеком \»; так же, как и Свидригайлов, готов пойти на преступление.

Достоевский показывает, что любое преступление ведет к следующему преступлению. Так случилось с Родионом Раскольниковым: он был вынужден убить Лизавету, случайного свидетеля первого преступления. Это случайное убийство лишь подчеркивает сущность содеянного.

Если бы герой был вполне похож на своих двойников — Лужина и Свидригайлова, — его бы не мучила совесть. Этого не произошло, Раскольников находится на грани нервного срыва. Он уже не тот, каким был до преступления. Вместе со старой он убил свою собственную душу. \ «Я не старуху убил, я себя убил \», — говорит он Соне Мармеладовой, понимая, что от этих мук уже никуда не уйти. Мнения о совершенном убийстве будут преследовать его всю жизнь, бередя его душевную рану.

Трагический эксперимент героя привел не к тем последствиям, которых он ожидал. Родион чувствует, что сам будто ножницами отрезал себя от других людей, от своих близких. Согласно его теории, и Соня, и его мать, и Дуня, и Катерина Ивановна принадлежат к разряду \ «обычных \» людей. Так, может найтись такой же Раскольников, рука которого поднимется на них.

Теоретическая основа идеи Раскольникова

Фёдор Михайлович Достоевский неслучайно уделяет описанию теории Раскольникова в романе «Преступление и наказание» такое большое внимание. Она не плод фантазии великого писателя. Среди современников Достоевского было много молодых образованных людей, увлекающихся идеями Ницше. Именно его учение порождало подобные убеждения, популярные среди молодёжи, пытающейся найти выход из унизительного нищенского положения. Произведение талантливого писателя поднимало актуальные проблемы современного общества. Преступность, пьянство, проституция – пороки, порождённые социальным неравенством, захлестнули Россию. Пытаясь уйти от страшной реальности, люди увлекались идей индивидуализма, забывали о вечных нравственных ценностях и заповедях христианской религии.

Зарождение идеи

Главный герой романа Ф. М. Достоевского, обладая незаурядными способностями, мечтая о великом будущем, вынужден терпеть нужду и унижение. Это пагубно повлияло на психологическое состояние героя. Он оставляет учёбу в университете, запирается в своей душной каморке и обдумывает план страшного преступления. Случайно подслушанный разговор кажется Раскольникову странным предзнаменованием. Отдельные мысли и фразы повторяли тезисы статьи «О преступлении», написанной им для газеты. Увлечённый идеей молодой человек решается воплотить теорию в жизнь.

Право сильной личности на преступление

Что же представляла собой знаменитая теория Раскольникова? Люди, по мнению студента, от рождения подразделяются на две категории. Одни относятся к высшему классу избранных «имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово». Им предначертана необычная судьба. Они делают великие открытия, вершат историю, двигают прогресс. Человек, подобный Наполеону, может ради высшей цели совершать преступления, подвергать других смертельной опасности, переступать через кровь. Их не пугают законы. Для них не существует нравственных принципов. Такие особи рода человеческого могут не думать о последствиях своего поведения и стремятся к достижению своей цели несмотря ни на что. Они «право имеющие». Остальная масса людей – материал, «служащий единственно для зарождения себе подобных».

Проверка теории жизнью

Обладая непомерной гордостью, Раскольников причислял себя к избранным. Убийство жадной старухи, совершённое молодым человеком – проверка теории на себе. «Избранный» легко переступает через кровь, чтобы потом облагодетельствовать всё человечество. Чувства сожаления, угрызения совести неведомы такому человеку. Так считает главный герой романа. Жизнь расставляет всё по своим местам. Родион Раскольников, совершив страшное преступление, оказывается в мучительной изоляции. Он, переступивший нравственную черту, несчастен, отлучён от общения с родными людьми, обречён на одиночество. «Я не старуху убил, я себя убил», – восклицает Раскольников. Убийство ставит доброго и благородного по натуре юношу в один ряд с такими порочными личностями, как Свидригайлов и Лужин. Ведь они тоже игнорировали нравственные законы, жили, думая только о собственном благополучии. «Мы одного поля ягоды», – говорит герою Свидригайлов. Переживания главного героя являются самым страшным наказанием и доказательством его заблуждений. Лишь раскаявшись в содеянном и обратившись к богу, Раскольников собирает свою «расколотую» душу, обретает покой и счастье. Преданность и любовь Сони Мармеладовой заставляют забыть о своих заблуждениях и возродиться для новой жизни.

Уроки гениального романа

Страшные последствия

Бесчеловечная теория Раскольникова, основанная на идее эгоизма и индивидуализма, антигуманна. Никому не дано распоряжаться жизнями других людей. Совершая подобные поступки, человек нарушает законы нравственности, заповеди христианства. «Не убий», – говорится в библии. Неслучайно умный Порфирий Петрович, пытаясь разобраться в умозаключениях Родиона Раскольникова, интересуется, каким образом можно отличить необычного человека. Ведь если каждый возомнит себя особенным и начнёт нарушать закон, начнётся хаос! У автора теории нет вразумительного ответа на этот вопрос.

Кто виноват

Кто же виноват в том, что умные, добрые, благородные люди увлекались подобными идеями, калечили свою жизнь, губили душу. Достоевский своим романом пытается дать ответ на этот вопрос. Социальное неравенство, нищенское положение большей части трудового народа, «униженных и оскорблённых» толкало людей на этот преступный и безнравственный путь.

Добро – основа жизни

В романе «Преступление и наказание» теория Раскольникова терпит крах. Это помогает понять, что человек не «тварь дрожащая», а личность, имеющая право на жизнь. «На чужом несчастье счастья не построишь», – гласит народная мудрость. Отношения между людьми должны основываться на доброте, милосердии и вере в бога убеждает нас роман великого писателя.

Описание теории главного героя романа и доказательство её несостоятельности пригодится 10 классам при написании сочинения «Теория Раскольникова в романе «Преступление и наказание»».

Тест по произведению

Муниципальное общеобразовательное учреждение школа №30

Немирова Елена

Ученица 11 «А»класса

Руководитель:

Назарова Н.В.

г.Мурманск,2005

I Введение

II. Основная часть

2.1 Уязвленная гордость Родиона Раскольникова

2.2 Система двойников

· Студент

· Лужин и Порфирий Петрович

· Соня Мармеладова

· Свидригайлов

2.3 Сны как форма психологического изображения

2.4 Кумир Раскольникова

2.5 Психологическая атмосфера в романе

IV Литература

I Введение

При ознакомлении с обширной литературой о Достоевском порой создается впечатление, что речь идет не об одном гениальном художнике, а о целом ряде философских сочинений различных авторов: Раскольникова, Мышкина, Верешова, Ставрогина, Ивана Карамазова, Великого инквизитора и других. Голос автора для одних исследователей сливается с голосами героев, для других является синтезом этих голосов, для третьих просто заглушается ими. Герой воспринимается как автор собственной идеологической концепции, а не как часть огромного художественного мира Достоевского. В этом уникальная особенность романов Достоевского, в этом состоит феномен его художественного метода.

Достоевский раскрывает сознание и характеры своих героев через изображение их драмы, в период наивысшего обострения внутренней борьбы. Формой внутреннего движения его героев является не эволюция, а непрерывные метания между рассудком и влечением чувства. Достоевского интересует не столько история Раскольникова, сколько его идея.

Главное в идеи Раскольникова – его идея. « кровь по совести», « теория преступления по совести» - вот самое главное в идеи Раскольникова, хотя только этой мыслью она не исчерпывается. Идея Раскольникова не представляет собой стройной мировоззренческой системы. Она противоречива. Понять, почему вполне хороший, благородный молодой человек, мечтающий о « всеобщем счастье», так наказан, трудно. Я и попыталась разобраться в особенностях романа Достоевского, чтобы понять, за что наказан герой.

Ф.М. Достоевский - величайший русский писатель, непревзойденный художник-реалист, анатом человеческой души, страстный поборник идей гуманизма и справедливости. "Гениальность Достоевского, - писал М. Горький, - неоспорима, по силе изобразительности его талант равен, может быть, только Шекспиру".Его романы отличаются пристальным интересом к интеллектуальной и психологической жизни героев, раскрытием сложного и противоречивого сознания человека. Роман Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание" - это произведение, посвященное истории того, как долго и трудно шла через страдания и ошибки мятущаяся человеческая душа к постижению истины.

Студент юридического факультета Родион Романович Раскольников занимается в университете «не жалея себя, и за это его уважали, но никто не любил. Был он очень беден и как-то надменно горд и необщителен; как будто что-то таил про себя». Гордость, властность, надменность, тщеславие, заносчивость, самолюбие главного героя «Преступления и наказания» отмечают в романе Порфий Петрович, Разумихин, Свидригайлов, Соня Мармеладова, сестра Дуня. Гордость настолько глубоко и органично велась в натуру Раскольникова, что он даже «заболел от уязвленной гордости’, когда в нем началось перерождение к другой, неориентированной гордостью, жизни.

Гордость ведет Раскольникова к отчуждению от людей. Он избегает встреч с ними, а при вынужденном общении ощущает «свое обычное неприятное и раздражительное чувство отвращения ко всякому чужому лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться к его личности. Он решительно ушел от всех, черепаха в свою скорлупу, и даже лицо служанки... возбуждало в нем желчь и конвульсии». Это отчуждение вырастает после убийства в ненависть и презрение к окружающим «Мрачное ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждения вдруг сознательно сказалось в его душе... Это было какое-то бесконечное, почти физическое отвращение ко всему- встречавшемуся и окружающему, упорное, злобное, ненавистное. Ему гадки были все встречные, - гадки были их лица, походки, движения. Просто наплевал бы на кого-нибудь, укусил бы, кажется, если бы кто-нибудь с ним заговорил». Бросив в воду предложенные ему деньги, отказавшись от милостыни, от единящего людей, но уязвляющего гордость «закона любви», Раскольников словно захлопнул все выходы из своей скорлупы. «Ему показалось, что он как будто ножницами отрезал себя от всех и всего в эту минуту».

Усиление презрения к людям тесно взаимосвязано в душе Раскольникова с возрастанием его самомнения, «своей претензии». «Он, кажется, вообразил себе, - говорит о нем Свидригайлов, - что и он гениальный человек, - то есть был в том некоторое время уверен».

С высоты такого воображения люди кажутся ему пигмеями, вшами, дрожащими тварями, что неожиданно сближает следствия «закона Я» с результатами позитивистской методологии, для которой человек, как выражался герой «Записок из подполья», есть «усиленно сознающая мышь», другие следствия этого закона не позволяют Раскольникову напрочь отделиться от «вшей» и совсем не касаться их. Более того, они ему жизненно необходимы в, так сказать, подчеркнуто позитивистской «вшивости» (без учета их желаний, стремлений, идеалов и т.п.) для подтверждения собственной гордости, как материал и средство, в которых отражался бы его «гений».

Эти и подобные им следствия закона Я» отчетливо видны в выстраданной в одиночестве теории Раскольникова, согласно которой, по словам Свидригайлова, все окружающие разделяются «на материал и на особенных людей, для которых, по их высокому положению, закон не писан, а, напротив, которые сами сочиняют законы остальным людям, материалу-то, сору-то».

Характеризуя теорию Раскольникова, Порфирий Петрович замечает со своей стороны, что «сор» должен жить в абсолютном послушании законам, а их сочинители, только лишь в силу собственной необыкновенности и высокости своего положения, имеют право делать всякие преступления и лепить из покорного материала все, что им вздумается. В его характеристике вы делено безграничное своеволие как важный признак возлюбившего неравенство и самообожествляющегося индивида, связанный с умалением личности других людей и посягновением на их жизнь.

Раскольников считает совершенно верным поставленный Порфирием Петровичем в изложении его теории акцент, однако тут же пускается в ее оправдание, пытаясь дать ей более благородное обоснование. В уточнении Раскольникова «необыкновенный» человек имеет право разрешить своей совести проливать кровь «обыкновенных» единственно в том случае, если этого требует «исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества)». Именно идея и ее размер определяют, по его мнению, право «перешагнуть через кровь»: чем спасительнее и больше идея, тем неоспоримее право на увеличение объема кровопускания пигмеям.

В пример подобной идеи, не объясняя, однако, ее спасительности и качественного содержания ее размера, Раскольников приводит научные открытия. «По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия, вследствие каких-нибудь комбинаций, никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвованием жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших на пути как препятствие, то Ньютон имел бы право и даже был бы обязан... устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия человечеству».

В рассуждении Раскольникова спасительность научных открытий для человечества повисает в абстрактном, «может быть», зато в соответствии с «законом Я»‚ выделяется их «известность», возвышая самих творцов и логически предполагающая соразмерное идее кровопролитие.

Идя далее за перечислением «необыкновенных» людей в уточняющейся Раскольниковым теории, следя метаморфозами и степенью туманности их спасительных идей! требующих для своего воплощения далеко не туманных жертв, мы от предположительной логики переходим к истории и знакомим с «законодателями и учредителями человечества», - «Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами и так далее».Суть их деятельности заключалась в замене старого закона новым, для чего они обходимых случаях не останавливались перед кровью. «Замечательно даже, что большая часть этих благодетелей и установителей человечества были особенно страшные кровопроливцы».

И опять-таки благодетельность «установителей человечества» никак не раскрывается не только с нравственной, но просто с содержательной стороны. Более того, она совершенно пропадает в формальной отвлеченности «нового закона», неопределенной способности «сказать что-нибудь новенькое» и в столь же неопределенном стремлении «разрушения настоящего во имя лучшего». Напротив, на фоне абстрактности и бессодержательности «нового слова» еще рельефнее вырисовывается кровавая реальность и конкретность самовозвышающейся личности, торжество «закона Я».

Взявшись облагородить свою теорию, Раскольников всем ходом мысли только разоблачает ее, смыкаясь в конечном итоге с оценкой Порфирия Петровича. При этом Достоевскому было важно показать этот теоретический ход мысли, маскирующий и осложняющий проявления «закона Я» и повторяющийся, как увидим дальше, в практических действиях Раскольникова. Туманность разсла спасительности идеи, якобы нужной всему человечеству, неопределенность «нового слова» являются своеобразной идейно-психологической ширмой, полагающей усыпить совесть, если она еще смеется, для стирания различий между добром и злом, что существенно необходимо для неограниченного возвышения эгоистической гордости в «законе Я».

Конкретность высокой нравственной задачи «новом слове», определенность желания стать немного получше, хоть на каплю благолепнее нарушало бы всю идейную связь: максимальное самоутверждение личности - безразличие в выборе средств для него - абстрактность выдвигаемых при этом целей. То есть подобная конкретность препятствовала бы смешению добра и зла в выборе средств для достижения нравственно содержательной цели и гасила бы эгоистическую гордость отделенного от целого индивида выстраивала бы социально-исторические отношения по «закону любви», который один, по мнению Достоевского, способен придать им в идеале подлинное, нравственное, величие.

Безнравственное же величие реального социально-исторического процесса, в котором сильнее действует «закон Я», заключается в торжестве силы и успеха стремящихся к господству «учредителей и законодателей человечества». На величии этого процесса, которое обратно пропорционально его нравственности, его благонравию и благоразумию, основана историческая сторона теории Раскольникова, играющая в ней ведущую «подстрекательскую» роль и раскрывающая двусмысленность некоторых исторических новаций.

Сны и видения стали одной из важнейших форм психологического изображения у Достоевского. Легко заметить при этом, что легких или хотя бы нейтральных по настроению снов у его героев не бывает: психологические страдания не только продолжаются во сне, а даже усиливаются, потому что в бессознательном состоянии свободнее проявляется тот ужас, который носят герои в душе.

Движение романа рельефно запечатлено, в частности, в снах Раскольникова, где естественно (и даже, так сказать, натуралистичен) более обобщенный рисунок и прямая символика. В этих снах предстают жестокие картины, соотнесенные с преступлением Раскольникова (в одном из них повторяется само преступление), и в то же время вы ступают массы людей, «все они». В первом сне, который Раскольников видит накануне преступления, толпа людей забивает «маленькую, тощую саврасую крестьянскую клячонку». Это именно картина некоей всеобщей жестокости мира - вся эта «толпа разодетых мещанок, баб, их мужей и всякого сброду», толпа, которой хозяин клячонки кричит: «Садись, все садись!... Всех довезу, садись!» Раскольников, который видит себя ребенком, «бросается с своими кулачонками», и эта сцена как бы обнажает бессмыслицу борьбы с жестокостью целого мира.

Во втором сне - уже после преступления -полицейский офицер зверски избивает квартирную хозяйку Раскольникова. Собирается толпа, « слышались голоса, восклицания, входили, стучали, хлопали дверями, сбегались». Эта сцена соотнесена с преступлением, и уже с тем наказанием, которое может обрушиться на Раскольникова. «Что это, свет перевернулся, что ли? - мелькает в его мозгу. «Стало быть, и к нему сейчас придут... И вот в бреду ему кажется, что «около него собирается много народу и хотят его взять и куда-то вынести, очень об нем спорят и ссорятся. То вдруг он один в комнате, все ушли и боятся его, и только изредка чуть-чуть отворяют дверь посмотреть на него, грозят ему, сговариваются о чем-то промеж себя, смеются и дразнят его».

Далее изображается сон, в котором Раскольников снова убивает хохочущую теперь над ним старуху, а «вся прихожая уже полна людей, двери на лестнице отворены настежь, и на площадке, на лестнице и туда вниз - все

люди, голова с головой, все смотрят...».

И,наконец, в эпилоге он, больной, видит кошмарный

сон о будущем мира. И сон этот затем своеобразно проецируется на то ощущение, которое испытывает Раскольников, когда, уже выздоровев, смотрит с высокого берега реки: «С дальнего другого берега доносилась песня. Там, в облитой солнцем необозримой степи, чуть приметными точками чернелись кочевые юрты. Там была свобода и жили другие люди, совсем непохожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его».

Но эти последние сцены романа только подчеркивают то, что воплощено во всей цельности повествования. Герой Достоевского постоянно обращен ко всей необъятной жизни человечества в ее прошлом, настоящем и будущем, он постоянно и непосредственно соотносит себя с ней, все время меряет себя ею.

«Попробуйте же бросьте взгляд на историю человечества, - отмечает один из героев Достоевского, - ну, что вы увидите? Величественно? Пожалуй, хоть и величественно... Пестро? Пожалуй, хоть и пестро... Однообразно? Ну, пожалуй, и однообразно: дерутся да дерутся, и теперь дерутся, и прежде дрались, и после дрались, - согласитесь, что это даже уж слишком однообразно. Одним словом, все можно сказать о всемирной истории, все, что только самому расстроенному воображению в голову может прийти Одного только нельзя сказать, - что благоразумно. На первом слове поперхнетесь.

Вечная рака, неблагоразумие мировой истории питаются гордостью и эгоизмом «необыкновенных» людей, жаждущих первенства и власти любой ценой и возбуждающих зависть и злобу у «обыкновенных», которые пытаются занять их место. К такому выводу приводит Раскольникова его теория, которую он постоянно углубляет и содержание «нового слова» в которой постепенно перестает играть даже чисто служебную роль. «И я теперь знаю, Соня, - обращается он к Мармеладовой, напрочь забыв о «новых законах» и «спасительных идеях», - что кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин! Кто много посмеет, тот у них и законодатель, а кто больше всех может посметь, тот и всех правее! Так доселе велось и так всегда будет! Только слепой не разглядит!»

«Правота» голой силы, смеющей «плюнуть на большее», обнаруживает в размышлениях Раскольникова истинные мотивы «нового слова» «учредителей и законодателей человечества» - сладострастную жажду господства, снимает маскировку с их «спасительных» идей. «О как я понимаю “пророка”, - входит в экстаз Родион Романович, ставя себя на место «плюющего на многое» властелина,- с саблей! на коне: велит аллах и повинуйся “дрожащая” тварь! Прав, прав пророк, когда ставит где-нибудь поперек улицы хор-р-рошую батарею и дует в правого и виноватого, не удостаивая даже и объясниться! Повинуйся, дрожащая тварь, и - не желай, - не твое это дело!..»

Величие самодовлеющей безнравственной власти законодателей истории, льющих кровь, «как шампанское», за что «венчают в Капитолии и называют потом благодетелем человечества особенно выпукло воплощалось для Достоевского в Наполеоне, в идеях и поступках которого, по мнению писателя, ничего не лежало из любви к человечеству. Фигура Наполеона чрезвычайно важна для понимания теории и поступков Раскольникова. Она для него главный и наиболее прочувствованный авторитет. Кумир поражает Родиона Романовича прежде всего способностью задушить в себе голос совести, пренебречь жизнями многих людей для карьеры, достижения всесильного могущества над миром. Такой человек, как я, - говорил Наполеон, - плюет на жизнь миллиона людей. Потому-то, в представлении Раскольникова, он и есть подлинный «необыкновенный человек»: «…настоящий властелин, кому все позволено, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе и отделывается каламбуром в Вильне; и ему же, по смерти, ставят кумиры, а стало быть, и все разрешено. Нет, на этаких людях, видно, не тело, а бронза!»

Единство волевого стремления, характера и теории Раскольникова пробуждает в нем желание «забронзоветь», подражать карьере законодателей истории, для чего необходимо, по примеру Наполеона, убить в себе совесть и человечность, чтобы обрести способность убивать других людей. В своем чудовищном эксперименте он вознамерился удостоверить свои возможности стать безнравственным учредителем человечества, испытать себя Наполеоном (а тем самым и Наполеона, его карьеру - собой).

По мнению Свидригайлова, французский император увлек его именно тем, что он шагал через зло непреклонно, не задумываясь. Это мнение совпадает с самоанализом Раскольникова, объясняющего Соне: «…я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил... Ну, понятно теперь? Штука в том: я задал себе один раз такой вопрос: что если бы, например, на моем месте случился Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода Монблан, а была бы вместо всех красивых и монументальных вещей просто-напросто одна какая-нибудь с старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтобы из сундука у ней деньги стащить (для карьеры - то, понимаешь?), ну, так решился ли он на это, если бы другого выхода не было? Не покоробился ли бы оттого, что уж слишком не монументально, и.,. грешно?» Ответ Раскольникова, предопределивший его решимость вполне однозначен. В такой гипотетической ситуации Наполеон не только бы не покоробился, но и не понял бы вопроса о монументальности и грехе: «И уж если только не было ему другой дороги, то задушил бы так, что и пикнуть бы не дал без всякой задумчивости... задушил... по примеру авторитета... И это точь-в-точь так и было!»

Прежде чем прийти к подлинному объяснению своего преступления, движимого предельными следствиями «закона Я», мысль Раскольникова пробегает по тому же маскирующему кругу обманных рассуждений, что и его теория. Как в теории эти реальные следствия прикрывались пустозвонным новаторством, так и ее осуществление Раскольниковым пытается, хотя и довольно робко, облагородить не менее пустозвонным служением всему человечеству, некоей благой целью. Вопрос об истинной цели Раскольникова для Достоевского чрезвычайно важен, поскольку правильное его понимание позволяет видеть за слоем верхностных мотивов личности сложные глубинные проявления «закона Я».

В чем же состоит главная цель Родиона Романовича и ее благость? Пытаясь выяснить это, Соня Мармеладова спрашивает у него: «Ты был голоден? Ты …чтобы матери помочь? Да?» - «Нет, Соня, нет, - бормотал он, отвернувшись и свесив голову, -не был я так голоден, я действительно хотел помочь матери, но... это не совсем верно...» А что же верно, если не физиологическая потребность и не любовь к ближнему руководили поступком Раскольникова?

В приведенной фразе, важной во многих отношениях для понимания переплетения неоднозначных мотивов преступления, содержится ряд противоречий, снимающих позолоту с его благородного объяснения и подводящих к главной причине. Пока же отметим уже встречавшуюся закономерность: внутренне бунтуя против позитивистского отношения к человеку, Раскольников в то же самое время оказывается неспособным оторваться от него, насквозь пропитан в своем мышлении его категориями и схемами, обнаруживая тем самым глубокое «избирательное сродство» между своеволием в «законе Я» и позитивистской методологией.

Служение человечеству он целиком понимает как урегулирование экономических связей между людьми, как перераспределение денег. Рассудочная экономика направляет и его арифметическую логику: жизнь смешной старушонки- ничто по отношению к обладаемым ею средствам, поэтому и овладение ими через ее убийство для возможных добрых дел должно загладиться «неизмеримою, сравнительною, пользой».Математический подход к добрым делам, их нравственная неопределенность тесно связаны с более глубокой, нежели служение человечеству, причиной преступления, для которой оно выполняет лишь служебную роль.

Обратимся вновь к подслушанной Раскольниковым фразе, где эта служебность выражена в незаметно-несоразмерном подчинении всего человечества высокопарному заявлению гордого Я («посвятить себя»). Такое подчинение становится все более явным по мере возрастания претензий Я и по мере усиления неопределенности общего дела, которая опять-таки необходима для более эффективной и не всегда осознанной борьбы с совестью, препятствующей происходящему в «законе Я» смещению добра и зла.

Действительно, каким может быть общее дело при полном презрении к человеку и неверии в его духовные возможности? Ведь на вопрос «у стены», художественно заданный автором «Братьев Карамазовых» великому инквизитору (как замечал Достоевский в письме к НА.Любимову, «вопрос ставится у стены: “Презираете вы человечество или уважаете, вы, будущие его спасители?”), Раскольников отвечает недвусмысленно: «Не переменятся люди и не переделать их никому, и труда не стоит тратить. Это их закон... Закон». Этим его убеждением и обусловлена неопределенность общего дела, которое вместе с выбранными им путями служения человечеству полностью дискредитируется, что способствует продвижению сознания к более фундаментальным целям преступления. «..Целый месяц, - смеется он над своим служением человечеству, - всеблагое провидение беспокоил, призывая в свидетели, что не для своей, дескать, плоти и похоти предпринимаю, а имею в виду великолепную и приятную цель, - ха-ха!»

Когда главные цели убийственного эксперимента Раскольникова становятся в его сознании яснее второстепенных, он возбуждается и входит в экстаз: «Свобода и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель! Помни это - говорит он Соне. В черновых записях Достоевского, связанных с образом Раскольникова, читаем: «В его образе выражается... мысль непомерной гордости, высокомерия и презрения к этому обществу. Его идея: взять во власть это общество... деспотизм - его черта... Он хочет властвовать - и не знает никаких средств. Поскорей взять власть и разбогатеть. Идея убийства и пришла ему готовая».

Обдумывая все глубже свое преступление, Раскольников понимает, что служение человечеству и общее дело - это сущий вздор. «Не для того я убил, - при знается он Соне, - чтобы, получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества... Я просто убил; для себя убил, для себя одного: а там стал ли я бы чьим-нибудь благодетелем или всю жизнь, как паук, ловил бы всех в паутинку и на всех живые соки высасывал мне в ту минуту все равно должно было быть!.. И не деньги, главное, нужны мне были, Соня, когда я убил; не столько деньги нужны были, как другое... Я это все теперь знаю... мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею...»

Не те или иные конкретные формы господства интересовали Раскольникова прежде всего, а сама чистая возможность овладеть ими, стать потенциально «бронзовым» сверхчеловеком, так сказать, скупым рыцарем от власти, для чего необходимо совершить духовное самоубийство и задушить в себе совесть, способность сострадания и любви, которые наиболее эффективно атрофируются умалением и уничтожением других.

«Старуха была только болезнь, - движется его мысль от поверхностных объяснений к подлинной причине преступления, - я переступить поскорее хотел... я не человека убил, а принцип убил! Принцип-то я и убил, а переступить-то не переступил, на этой стороне остался.

Черт, как известно, советовал, правда, без особого успеха. Ивану Карамазову именно «отвыкнуть» от совести, чтобы стать «как боги». И Раскольников также не смог побороть до конца эту «привычку», врачующую эгоистическую гордость и препятствующую распространению ни эгоистических следствий «закона Я», что и предопределило его негодность в бессовестные «гении» мировой истории, оставив ему возможность для духовного возрождения к подлинной человечности.

Федор Михайлович Достоевский вошел в историю мировой литературы как писатель-философ. Практически в каждом произведении Достоевского мы погружаемся в мир « последних вопросов», сталкиваемся с настойчивыми попытками разрешить коренные загадки человеческого бытия, с напряженными идейно-нравственными поисками, В силу особенностей миросозерцания философская проблематика всегда была в центре внимания писателя, составляя содержательный стержень его романов.

Однако Достоевского интересовала не абстрактная философская истина, а та идейно-нравственная правда, которая пережита и лично выстрадана человеком; правда, обретенная им в итоге нелегкого пути проб и ошибок, заблуждений, сомнений, прозрений. Искание и постижение универсальной философской истины в процессе личностных идейно-нравственных поисков - основная проблематика произведений Достоевского, в том числе его романа «Преступление и наказание».

Личностный характер философской проблематики закономерно выдвинул на первый план вопрос о нравственной ответственности человека за все, что происходит в мире. Проблема добра и зла-центральная в романах Достоевского - решается писателем не отвлеченно, а применительно к конкретному человеку, в плане его личной причастности к тому и другому. Герои Достоевского, живущие в основном в нравственной атмосфере складывающегося в России буржуазного общества, крайне остро и болезненно воспринимают чужое горе и страдание, постоянно чувствуя, что боль других имеет к ним самое непосредственное отношение. Так, Раскольников ощущает личную ответственность не только за судьбу матери и сестры, но и за страдания семьи Мармеладовых, и за неизвестную ему девочку, и за те сотни жизней, которые «попадают в процент» и «уходят куда-то... к черту, должно быть», - в конечном счете, герой чувствует нравственную причастность ко всем людям, потребность найти корень зла и уничтожить его.

Раскрытие такой проблематики естественно вело к появлению в произведениях Достоевского глубокого психологизма. Своеобразие его психологического стиля во многом определялось и особым характером изображенных им героев. Как и у Толстого, герои у Достоевского разрешают проблемы, которые волнуют самого автора. Им свойственны, следовательно, исключительная философичность мышления, обостренная эмоциональная чуткость, неординарность внутреннего мира. Такие черты были необходимы для того, чтобы философская проблематика романа была поставлена и разрешена на авторитетном уровне.

Художественное внимание Достоевского распределяется между двумя задачами: во-первых, проанализировать сложные психологические состояния и процессы и, во-вторых, воссоздать в романе определенную психологическую атмосферу, а именно: атмосферу предельного психологического напряжения, часто страдания, душевной муки. Для выполнения второй задачи анализ уже не подходит - применяются иные средства психологизма. В первую очередь психологическая атмосфера создается путем подбора словесных определений, характеризующих дурное состояние героя. Эпитеты, обозначающие чувства, ощущения и их телесные выражения, указывают на крайнюю степень внутренней напряженности: «ужасно странно», «в страшной тоске», «чувство бесконечного отвращения», «безобразная, соблазнительная дерзость», «неожиданное ощущение какой-то едкой ненависти», «до муки заботливый взгляд», «мнительность его..- уже разрослась в одно мгновение в чудовищные размеры», «это страшно опасно» и пр. При этом Достоевский повторяет синонимичные или однопорядковые слова, постоянно сгущая атмосферу душевного страдания, нагнетая психологическое напряжение. В сцене второго разговора Раскольникова с Соней внутреннее состояние участников характеризуется таким словесным рядом: «ужас и страдание», «выстрадав столько», «впечатления, становившиеся невыносимыми», «страшно тревожило», «предчувствовал страшное мучение», «внезапное обессиление и страх», «мучительное сознание своего бессилия», «страдание выразилось в лице ее», «и так мучений довольно», «испугавшись», «вскричал раздражительно», «в мучительной нерешимости», «рассеянно и в тревоге», «с беспокойством», «с отвращением», «угрюмо»‚ « с страданием», « не выдержал и вдруг горько заплакала», « в мрачной тоске». Все эти обозначения однородных психологических примет сконцентрированы на двух с половиной страницах- плотность более чем достаточная, чтобы не только создать, но и предельно сгустить тяжелейшую психологическую атмосферу.

Еще одной своеобразной формой психологического изображения стало у Достоевского использованеи портретных деталей, причем и здесь, как всегда, он весьма оригинален. Если, по известному выражению, « глаза- это зеркало души», то у Достоевского таким зеркалом гораздо чаще становятся губы – их мимическое движение – улыбка, усмешка, причем каждый раз иная, соответствующая психологическому состоянию. В эпитетах, проясняющих внутренний смысл этой внешней детали, Достоевский просто неистощим: «подумал со странной улыб кой», «странно усмехаясь», «ядовито улыбнулся», «какое-то новое раздражительное нетерпение проглядывая в этой усмешке», «насмешливая улыбка искривила его губы», «холодно усмехнулся», «прибавил он с осторожною улыбкой», «скривив рот в улыбку», «задумчиво улыбнулся», «напряженно усмехнулся», «неловко усмехнулся», «с нахально вызывающей усмешкой», «горькая усмешка», «неопределенно улыбаясь», «скривя рот в двусмысленную улыбку», «язвительно улыбнулся», «язвительно и высокомерно улыбнулся», «слабо улыбнулась», «с жесткой усмешкой», «что то бессильное и недоконченное сказалось в его бледной улыбке», «с грустной улыбкой», «почти надменная улыбка выдавилась на губах его», «злобно усмехнулся», «улыбка его была уже кроткая и грустная», «странная улыбка искривила его лицо, жалкая, печальная, слабая улыбка, улыбка отчаяния», «безобразная, потерянная улыбка выдавилась на его устах»...

Трудно сказать, чему удивляешься больше: тому ли, какое разнообразнейшее содержание может выражать всего лишь одна портретная черта, или же тому, насколько нерадостны все эти улыбки, насколько не соответствуют естественному, первичному смыслу этого мимического движения.

Наконец, отметим еще одну оригинальную форму психологического изображения, которая получила широкое распространение у Достоевского. Как уже отмечалось, психологическая атмосфера в повествовании настолько сгущенна и напряженна, а внимание читателя к внутреннему миру героев настолько прочно, что это дает возможность писателю применять прием полного или частичного умолчания о душевном состоянии героя, - как, например, в следующем случае: «С минуту они смотрели друг на друга молча. Разумихин всю жизнь помнил эту минуту. Горевший и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался с каждым мгновением, проницал в его душу, в сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное как будто прошло между ними.. Какая-то идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятное с обеих сторон... Разумихин побледнел как мертвец».

Здесь даны лишь самые общие и неопределенные указания на содержание психологических процессов: несколько обычных для Достоевского в таких случаях неопределенных местоимений сконцентрированы в трех строчках. А между тем, несмотря на абстрактность и неопределенность психологических обозначений, эта сцена - одна из выразительнейших в романе. Достоевский не договаривает, умалчивает о самом главном - что «прошло между ними»:

то, что внезапно Разумихин понял, что Раскольников убийца, и Раскольников понял, что Разумихин это понял. Понять-то Разумихин понял, но не хочет он понимать этого, сознательно или подсознательно уходит от ясного понимания. Ну, а чтоб в это мгновение чувствовал Раскольников, - можно, очевидно, только догадываться. Прием умолчания применяется Достоевским именно в такие моменты, когда выявляются самые глубокие пласты психики и внутреннее состояние становится настолько противоречивым, сложным и смутным, что не поддается иным формам изображения. Умолчание намекает на неисчерпаемую душевную глубину, тем самым еще более усиливая психологическое напряжение.

Главные черты уникального психологического стиля Достоевского - предельная сосредоточенность на сложнейших, глубинных пластах внутреннего мира человека, умение захватить читателя изображением напряженнейших душевных состояний, художественное освоение «двух бездн» в душе человека.

"Преступление и наказание" - это идеологический роман, в котором сталкивается нечеловеческая теория с человеческими чувствами. Достоевский, великий знаток психологии людей, чуткий и внимательный художник, пытался разобраться в современной действительности, определить меру влияния на человека популярных в то время идей революционного переустройства жизни и индивидуалистических теорий. Вступая в полемику с демократами и социалистами, писатель стремился показать в своем романе, как заблуждение неокрепших умов приводит к убийству, пролитию крови, калеча и ломая молодые жизни.

Глубина философской мысли великого писателя не исчерпывается социально- нравственной коллизией, невозможностью разрешить « кровь по совести». Идея Раскольникова не была бы столь противоречивой, а ее крушение столь трагичным, если бы в основе этой идеи лежал лишь « комплекс Наполеона». Самое неразрешимое философское противоречие диалектики Раскольникова состоит в попытке совместить идею наполеона и идею миссии. Крушение идеи Раскольникова не только в несовместимости наполеоновского комплекса с гуманной и глубокой сущностью героя, которую ему дано осознать трагически ясно: « Ведь коле задавал себе вопрос, тварь ли я дражащая или право имею, стало быть уже не Наполеон». Но это еще не окончательное крушение идеи, а лишь признание, что он, Раскольников, не принадлежит к людям « право имеющим». Его нравственное возрождение может быть достигнуто лишь на пути постижения истинно христианского понимания жизни, прийти к которому много сложнее, чем осознать собственную слабость.

Идея – сила, формирующая человека, его характер…, определяющая его поведение не меньше, чем « психология и чем « среда». « высшими» людьми Достоевский считал людей идеи, только их он выбирает в качестве героев своих романов. « Сверхчеловек- это человек идеи,- говорил о них Достоевский.- Идея обхватывает его и владеет им, но имея то свойство, что владычествует в нем не столько в его голове, сколько воплощаясь в него, переходя в натуру, всегда со страданием и беспокойством, и уже поселившись в натуре, требует и незамедлительного приложения к делу». Для такого человека измениться в убеждениях значит тотчас же измениться и во всей своей жизни.

IV. Литература

1. М.С. Альтман

Достоевский по вехам имен

Издательство Саратовского университета Саратов 1975

2. М.Бахтин

Проблемы поэтики Достоевского

«Советская Россия» Москва 1979

3. С.В.Белов

Роман Ф.М.Достоевского « Преступление и наказание» комментарий

«Просвещение» Москва 1985

4. И.И.Гливенко

Раскольников и Достоевский

« Печать и революция» Москва 1926

5. Я.Б. Есин

Психологизм русской классической литературы

« Просвещение» Москва 1988

6. Ю.Ф. Карякин

Человек в человеке

« Вопросы литературы» Москва 1971

7. В.Я. Кирпотин

Разочарование и крушение Родиона Раскольникова

« Советский писатель» Москва 1970

8. В.Кожинов

«Художественная литература» Москва 1971

9. Н.Л. Крупинина

Журнал «Литература в школе»

Москва 2000

10. О.Н.Осмоловский

Достоевский и русский психологический роман

Кишинев 1981

11. Р.Н. Поддубная

Особенности художественной структуры романа « Преступление и наказание»

« Русская литература» Вологда 1970

12. Ю.И. Селезнев

В мире Достоевского

Москва 1980

13. К.И. Тюнькин

Бунт Родиона Раскольникова

« Художественная литература» Москва 1966

14. Н.Л. Федова

Преступление и наказание

«Эльбрус» Сыктывкар 1982

15. А.В.Чичерин

Преступление и наказание

« Русский язык в советской школе» Москва 1929

16. Журнал « Сто друзей»№48 2002

17. htrr://Dostoevsky.df.ru

Муниципальное общеобразовательное учреждение школа №30 Автор: Немирова Елена Ученица 11 «А»класса Руководитель: Назарова Н.В. г.Мурманск,2005 План I Введение II. Основная часть 2.1 Уязвленная гордость Родиона Рас